20.01. Пятница. 13:45.
– Ядыгар, приезжай в деревню, бабушка умерла. Завтра прощание и похороны. – Сухо прозвучал женский голос на том конце трубки, послышались телефонные гудки.
Меня словно окатили холодной водой. Мышцы стали словно каменные, тело замерло в напряжении. В ушах появился белый шум и писк, в глазах потемнело – я находился в прострации. Я никого не видел и не слышал. Со лба градом полился холодный пот, он был таким же соленым, как и мои слезы. Прозрачная «жидкость горя» текла из моих глаз водопадом, жаркие капли оставляли горькие дорожки на щеках и, собравшись на подбородке крупными, как грецкий орех, бусинами, падали на мой свитер, который мне связала и подарила на этот Новый год бабушка. Они разбивались о шерстинки моего гардероба, как и моя жизнь разбилась об известие о смерти самого близкого и родного для меня человека.
Я вскочил с места и, объяснив все моей коллеге, пулей выскочил из магазина. Не помню как, но уже через пару часов я находился у дома свой уже покойной бабушки. Как я смог добраться в эту деревню, я не помню. Я не помню ни звуков, ни цветов, ни запахов, ни людей, которые меня окружали, пока я добирался до сюда.
Я шел по практически вымершей деревне. Помню, как я проводил здесь свои детские беззаботные деньки. Как тут было весело, сколько тут было приключений. Помню всех своих местных друзей, с которыми у меня осталось так много воспоминаний. Помню практически всех бабушкиных соседей, помню все дворы и все закуточки. Как же тут было хорошо в моем детстве.
А сейчас? Я шёл по тихой деревенской дороге. Под ногами хрустел белоснежный снег так, будто я шел по чьим-то костям, которые с треском ломались под моим весом. Скорее всего это ломало мою душу, оттуда этот неприятный звук, режущий мой слух. Я так не хотел идти в это место, наполненное скорбью. Я отказывался верить в смерть бабушки. Я верил, что она будет жить вечно, что я буду приезжать сюда только с хорошими чувствами, а не опустошенным.
Темное небо, смеркалось. Все это усугубляло ситуацию и угнетало меня еще больше. Полузаброшенные дома, покосившиеся заборы, черные лысые деревья, напоминавшие кресты на местном погосте и с ветром разносившейся по улице лай собак – все это было хуже смерти для меня. Из-за непрошедшего шока силы покидали меня с каждым шагом, я хотел развернуться и направиться обратно в город, закрыться у себя в квартире и не брать трубку ни от кого, главное, чтобы не захлебнуться в пустоте горя и отчаяния.
Вот уже и показался слабый сгусток теплого света из окна дома, где жила бабушка. Раньше бы я бежал от радости встречи без оглядки в избу, но не сейчас. Сейчас был готов от рвущей меня на части тоски бежать в обратном направлении от этого дома. Из трубы валил дым, значит, в помещении тепло, значит, в доме есть живые люди- родственники, которые приехали на похороны бабушки. Моей бабушки!
Со скрипом я открыл тугую дверь избы и вошел во внутрь. Тут все было, как и прежде, ничего не изменилось с момента моего последнего визита. Все та же кухня со скамейками и выгоревшими на солнце желтыми занавесками, все тот же зал, окна которого выходили в огород. Еще один зал, где стоял старинный трельяж, в котором я в детстве хранил все свои «сокровища» в виде камушков, крышек от бутылок, стеклышек и игрушек, которые мне покупала бабушка. Маленькая комнатка, где обычно спала Ба (я так называл свою бабушку в детстве). И две комнатки – зал, где стояли дряхлый диван и стенка, которую бабушка получила по блату, и комнатушка, где обычно спал я. Все комнаты были проходные, кроме моей и Ба, и нигде не было дверей, только занавески. Тут пахло так же, как и пару лет назад-теплом и уютом, но сегодня запах этого дома приобрел нотку чего-то холодного и мрачного. Я услышал запах только что приготовленного супа- нугыли
