Борис Пастернак - Во всем мне хочется дойти до самой сути…

Во всем мне хочется дойти до самой сути…
Название: Во всем мне хочется дойти до самой сути…
Автор:
Жанры: Русская классика | Стихи и поэзия | Русская поэзия
Серия: Эксклюзив: Русская классика
ISBN: Нет данных
Год: 2017
О чем книга "Во всем мне хочется дойти до самой сути…"

Во всем мне хочется дойти

До самой сути.

В работе, в поисках пути,

В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,

До их причины,

До оснований, до корней,

До сердцевины.

Эти строки одного из известнейших стихотворений Пастернака прекрасно передают и силу, и благородную простоту, и философскую глубину мысли.

В сборник включены стихи и поэтические циклы разных лет, отражающие неповторимые грани уникального дарования автора.

Бесплатно читать онлайн Во всем мне хочется дойти до самой сути…


© Б. Л. Пастернак, наследники, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Начальная пора. 1912–1914

* * *

Февраль. Достать чернил и плакать!

Писать о феврале навзрыд,

Пока грохочущая слякоть

Весною черною горит.


Достать пролетку. За шесть гривен,

Чрез благовест, чрез клик колес,

Перенестись туда, где ливень

Еще шумней чернил и слез.


Где, как обугленные груши,

С деревьев тысячи грачей

Сорвутся в лужи и обрушат

Сухую грусть на дно очей.


Под ней проталины чернеют,

И ветер криками изрыт,

И чем случайней, тем вернее

Слагаются стихи навзрыд.

1912

* * *

Как бронзовой золой жаровень,

Жуками сыплет сонный сад.

Со мной, с моей свечою вровень

Миры расцветшие висят.


И, как в неслыханную веру,

Я в эту ночь перехожу,

Где тополь обветшало-серый

Завесил лунную межу,


Где пруд, как явленная тайна,

Где шепчет яблони прибой,

Где сад висит постройкой свайной

И держит небо пред собой.

1912, 1928

* * *

Когда за лиры лабиринт

Поэты взор вперят,

Налево развернется Инд,

Правей пойдет Евфрат.


А посреди меж сим и тем

Со страшной простотой

Легенде ведомый Эдем

Взовьет свой ствольный строй.


Он вырастет над пришлецом

И прошумит: мой сын!

Я историческим лицом

Вошел в семью лесин.


Я – свет. Я тем и знаменит,

Что сам бросаю тень.

Я – жизнь земли, ее зенит,

Ее начальный день.

1914

Сон

Мне снилась осень в полусвете стекол,

Друзья и ты в их шутовской гурьбе,

И, как с небес добывший крови сокол,

Спускалось сердце на руку к тебе.


Но время шло, и старилось, и глохло,

И, па́волокой рамы серебря,

Заря из сада обдавала стекла

Кровавыми слезами сентября.


Но время шло и старилось. И рыхлый,

Как лед, трещал и таял кресел шелк.

Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла,

И сон, как отзвук колокола, смолк.


Я пробудился. Был, как осень, темен

Рассвет, и ветер, удаляясь, нес,

Как за́ возом бегущий дождь соломин,

Гряду бегущих по́ небу берез.

1913

* * *

Я рос. Меня, как Ганимеда,

Несли ненастья, сны несли.

Как крылья, отрастали беды

И отделяли от земли.


Я рос. И повечерий тканых

Меня фата обволокла.

Напутствуем вином в стаканах,

Игрой печальною стекла,


Я рос, и вот уж жар предплечий

Студит объятие орла.

Дни далеко, когда предтечей,

Любовь, ты надо мной плыла.


Но разве мы не в том же небе?

На то и прелесть высоты,

Что, как себя отпевший лебедь,

С орлом плечо к плечу и ты.

1914

* * *

Все наденут сегодня пальто

И заденут за поросли капель,

Но из них не заметит никто,

Что опять я ненастьями запил.


Засребрятся малины листы,

Запрокинувшись кверху изнанкой.

Солнце грустно сегодня, как ты, —

Солнце нынче, как ты, северянка.


Все наденут сегодня пальто,

Но и мы проживем без убытка.

Нынче нам не заменит ничто

Затуманившегося напитка.

1914

Вокзал

Вокзал, несгораемый ящик

Разлук моих, встреч и разлук,

Испытанный друг и указчик,

Начать – не исчислить заслуг.


Бывало, вся жизнь моя – в шарфе,

Лишь подан к посадке состав,

И пышут намордники гарпий,

Парами глаза нам застлав.


Бывало, лишь рядом усядусь —

И крышка. Приник и отник.

Прощай же, пора, моя радость!

Я спрыгну сейчас, проводник.


Бывало, раздвинется запад

В маневрах ненастий и шпал

И примется хлопьями цапать,

Чтоб под буфера не попал.


И глохнет свисток повторенный,

А издали вторит другой,

И поезд метет по перронам

Глухой многогорбой пургой.


И вот уже сумеркам невтерпь,

И вот уж, за дымом вослед,

Срываются поле и ветер, —

О, быть бы и мне в их числе!

1913

Венеция

Я был разбужен спозаранку

Щелчком оконного стекла.

Размокшей каменной баранкой

В воде Венеция плыла.


Все было тихо, и, однако,

Во сне я слышал крик, и он

Подобьем смолкнувшего знака

Еще тревожил небосклон.


Он вис трезубцем скорпиона

Над гладью стихших мандолин

И женщиною оскорбленной,

Быть может, издан был вдали.


Теперь он стих и черной вилкой

Торчал по черенок во мгле.

Большой канал с косой ухмылкой

Оглядывался, как беглец.


Вдали за лодочной стоянкой

В остатках сна рождалась явь.

Венеция венецианкой

Бросалась с набережных вплавь.

1913, 1928

Зима

Прижимаюсь щекою к воронке

Завитой, как улитка, зимы.

«По местам, кто не хочет – к сторонке!»

Шумы-шорохи, гром кутерьмы.


«Значит – в “море волнуется”?

В повесть,

Завивающуюся жгутом,

Где вступают в черед, не готовясь?

Значит – в жизнь? Значит – в повесть о том,


Как нечаян конец? Об уморе,

Смехе, сутолоке, беготне?

Значит – вправду волнуется море

И стихает, не справясь о дне?»


Это раковины ли гуденье?

Пересуды ли комнат-тихонь?

Со своей ли поссорившись тенью,

Громыхает заслонкой огонь?


Поднимаются вздохи отдушин

И осматриваются – и в плач.

Черным храпом карет перекушен,

В белом облаке скачет лихач.


И невыполотые заносы

На оконный ползут парапет.

За стаканчиками купороса

Ничего не бывало и нет.

1913, 1928

Пиры

Пью горечь тубероз, небес осенних горечь

И в них твоих измен горящую струю.

Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,

Рыдающей строфы сырую горечь пью.


Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим,

Надежному куску объявлена вражда.

Тревожный ветр ночей – тех здравиц виночерпьем,

Которым, может быть, не сбыться никогда.


Наследственность и смерть – застольцы наших трапез.

И тихою зарей – верхи дерев горят —

В сухарнице, как мышь, копается анапест,

И Золушка, спеша, меняет свой наряд.


Полы подметены, на скатерти – ни крошки,

Как детский поцелуй, спокойно дышит стих,

И Золушка бежит – во дни удач на дрожках,

А сдан последний грош, – и на своих двоих.

1913

* * *

Встав из грохочущего ромба

Передрассветных площадей,

Напев мой опечатан пломбой

Неизбываемых дождей.


Под ясным небом не ищите

Меня в толпе сухих коллег.

Я смок до нитки от наитий,

И север с детства мой ночлег.


Он весь во мгле и весь – подобье

Стихами отягченных губ,

С порога смотрит исподлобья,

Как ночь, на объясненья скуп.


Мне страшно этого субъекта,

Но одному ему вдогад,

Зачем ненареченный некто, —

Я где-то взят им напрокат.

1914

Зимняя ночь

Не поправить дня усильями светилен,

Не поднять теням крещенских покрывал.

На земле зима, и дым огней бессилен

Распрямить дома, полегшие вповал.


Булки фонарей и пышки крыш, и черным

По белу в снегу – косяк особняка:

Это – барский дом, и я в нем гувернером.

Я один, я спать услал ученика.


Никого не ждут. Но – наглухо портьеру.

Тротуар в буграх, крыльцо заметено.

Память, не ершись! Срастись со мной! Уверуй

И уверь меня, что я с тобой – одно.


Снова ты о ней? Но я не тем взволнован.

Кто открыл ей сроки, кто навел на след?

Тот удар – исток всего. До остального,

Милостью ее, теперь мне дела нет.


Тротуар в буграх. Меж снеговых развилин

Вмерзшие бутылки голых черных льдин.

Булки фонарей, и на трубе, как филин,

Потонувший в перьях, нелюдимый дым.

1913

Поверх барьеров. 1914–1916

Петербург

Как в пулю сажают вторую пулю

Или бьют на пари по свечке,

Так этот раскат берегов и улиц

Петром разряжён без осечки.


О, как он велик был! Как сеткой конвульсий

Покрылись железные щеки,

Когда на Петровы глаза навернулись,

Слезя их, заливы в осоке!


И к горлу балтийские волны, как комья


С этой книгой читают
Территория – это Чукотка, самая восточная оконечность великого Сибирского края. Холодный, суровый мир, беспощадный к слабакам и любителям, щедрый к волевым и целеустремленным. Молодой вятский парень Сергей Баклаков волею судьбы оказывается на самом «краю мира», в Поселке, откуда уходят в бескрайнюю тундру поисковые партии. Сергей тоже попадает в такой отряд, идущий искать россыпное золото. Только вместо романтики и приключений ему пришлось столкн
«Остров Сахалин», вышедший в 1895 году, был сразу назван талантливой и серьезной книгой; это рассказ очевидца не только о каторжных работах, кандалах, карцерах, побегах и виселице, это, что главнее, взгляд думающего человека на каторгу в целом. В центре внимания Чехова-исследователя, Чехова-художника – проблема личности каторжника, простого, несчастного человека.Также в книгу вошли девять очерков, объединенных общим авторским названием «Из Сибири
«Колымские рассказы», над которыми Шаламов начал работать сразу по возвращении из сталинских лагерей и трудился восемь лет, с 1954 по 1962 год, – потрясающее и ужасающее художественно-документальное свидетельство о трагедии узников ГУЛАГа, впервые целиком опубликованное в Великобритании в 1978 году, а в нашей стране – лишь 10 лет спустя.«Планета Колыма» – мир, перед которым «Ад» Данте выглядит невинной шуткой.Оттуда нет выхода. Там нет надежды. Н
В творчестве автора «Отцов и детей» и «Записок охотника» повести и рассказы с загадочным, мистическим и даже мрачным оттенком занимают совершенно особое место – тайны души и странные, малопонятные явления всегда интересовали Тургенева. «Призраки», «Собака», «Клара Милич», «Песнь торжествующей любви» и другие произведения, вошедшие в этот сборник, – это истории о призраках, о влюбленности, которой не помеха даже смерть, о таинственных снах и свида
«Доктор Живаго» – итоговое произведение Бориса Пастернака, книга всей его жизни. Этот роман принес его автору мировую известность и Нобелевскую премию, присуждение которой обернулось для поэта оголтелой политической травлей, обвинениями в «измене Родине» и в результате стоило ему жизни.«Доктор Живаго» – роман, сама ткань которого убедительнее свидетельствует о чуде, чем все размышления доктора и обобщения автора. Человек, который так пишет, беско
Повесть, по авторскому свидетельству, представляет собою начало романа, над которым Пастернак работал зимой 1917 – весной 1918 г. Сюжет повести организован вокруг нескольких эпизодов, которые Пастернак считал в жизни каждого человека ключевыми и о которых писал не раз – пробуждение младенческого сознания «о третьем годе», пробуждение «девического» в девочке-подростке, первая влюбленность и первая встреча со смертью как «прививка» взрослости. Прев
У поэта особое видение мира. Поэт находит особые слова, чтобы его выразить. Поэт облекает свои мысли в особую форму. Порой поэту становится тесно в рамках стиха. Тогда на свет рождается Проза Поэта.
Пытаясь всегда и во всем «…дойти до самой сути», Борис Пастернак, черпая творческие силы из раннего детства, доводит свой литературный талант до гениальных высот – будь то проза, поэзия или переводы. В этом сборнике наряду с известными и любимыми произведениями Б.Пастернака (повести «Детство Люверс» и «Охранная грамота», автобиографический очерк «Люди и положения», книги стихотворений «Начальная пора», «Второе рождение», «Темы и вариации», «Стихи
Благодаря талантливому и опытному изображению пейзажей хочется остаться с ними как можно дольше! Смысл книги — раскрыть смысл происходящего вокруг нас; это поможет автору глубже погрузиться во все вопросы над которыми стоит задуматься... Загадка лежит на поверхности, а вот ключ к развязке ускользает с появлением все новых и новых деталей. Благодаря динамичному сюжету книга держит читателя в напряжении от начала до конца: читать интересно уже посл
Благодаря талантливому и опытному изображению пейзажей хочется остаться с ними как можно дольше! Смысл книги — раскрыть смысл происходящего вокруг нас; это поможет автору глубже погрузиться во все вопросы над которыми стоит задуматься... Загадка лежит на поверхности, а вот ключ к развязке ускользает с появлением все новых и новых деталей. Благодаря динамичному сюжету книга держит читателя в напряжении от начала до конца: читать интересно уже посл
Благодаря талантливому и опытному изображению пейзажей хочется остаться с ними как можно дольше! Смысл книги — раскрыть смысл происходящего вокруг нас; это поможет автору глубже погрузиться во все вопросы над которыми стоит задуматься... Загадка лежит на поверхности, а вот ключ к развязке ускользает с появлением все новых и новых деталей. Благодаря динамичному сюжету книга держит читателя в напряжении от начала до конца: читать интересно уже посл
Благодаря талантливому и опытному изображению пейзажей хочется остаться с ними как можно дольше! Смысл книги — раскрыть смысл происходящего вокруг нас; это поможет автору глубже погрузиться во все вопросы над которыми стоит задуматься... Загадка лежит на поверхности, а вот ключ к развязке ускользает с появлением все новых и новых деталей. Благодаря динамичному сюжету книга держит читателя в напряжении от начала до конца: читать интересно уже посл
«Проживая в Лондоне, благовоспитанный и безукоризненный принц Богемский, Флоризель, сумел привлечь к себе все общество своим приятным обращением и обдуманною щедростью. Уже судя по тому, что о нем было известно, принц Флоризель был человек замечательный, известно же о нем было очень немного сравнительно с тем, что он делал. Будучи в обыкновенной обстановке человеком характера спокойного и ровного, с очень несложной житейской философией, почти так
«До шестнадцатилетнего возраста мистер Гарри Гартлей получал обыкновенное джентльменское воспитание, то есть учился сначала в частной школе, а потом в одном из тех больших учебных заведений, которыми Англия справедливо славится. Но с этого времени у него явилось необыкновенное отвращение к учению; из родителей у него были жива только мать, слабая и невежественная женщина; она позволила сыну бросить ученье и заняться исключительно самоусовершенств
Свадебный пир. Бракосочетание Властителя Маркленда. Король пирует с гостями, друзьями и соратниками, с наложницами и шутами. Официальная любовница сидит по правую руку его. А где же молодая супруга? А супруга заперта в спальне. Может быть, дождется мужа, но лучше бы нет. Прислуга игнорирует, все презирают. Что ждет ее в чужой стране? Найдет ли она там свое счастье?
Что может быть общего у принцессы драконьего королевства и принца волков, кроме взаимной ненависти?"Абсолютно ничего!" – думала я, пакуя чемоданы, чтобы сбежать от навязанного жениха в Мантильскую академию, где планировала в спокойной обстановке развивать свой редкий ведьминский дар.Но в первый же учебный день, на меня обрушились неприятности, в лице последовавшего за мной высокомерного хама, цель жизни которого – свести меня с ума. И как-то так