Дребезжание. Оно прокатилось по всей поверхности корабля, дошло до элерона и вала и вернулось обратно к носу. На капитанском мостике было пусто. Всё судно пребывало в молчании, плыло по сфере орбиты и как будто вымерло изнутри. До боли ошибочно. Корабль, несущий лик смерти многие и многие столетия подряд, сам никогда в жизни не примыкал к стану призраков и не собирался примыкать к ним ещё очень долго. Ведь призраки сами были на его стороне. На стороне стягов с черепом и на стороне команды, что прямо сейчас тихо пробегала вдоль длинных коридоров и кубриков и от досады проклинала канцелярскую крысу, что и придумывала каждый раз новый никчёмный забег. Спёртый воздух мешал – при вечерних пробежках так точно. Но больше всего, как бы сильно в отделе с двигателем ни налипал от пота гамбез, орденцев раздражал грохот.
Команду часто выгоняли за середину судна – в основном на верхние ярусы, – но, когда приходилось опускаться вниз на тройку-четвёрку пролётов, члены экипажа становились свидетелями одной и той же картины: армия из сотен чумазых механиков с трудом борется с капризным гиперионным движком. Выдохи поршней, шорох прокладок, бесперебойный гул. Инженеры кричат на бригадиров, бригадиры – на своих растяп-рабочих, а рабочие в свою очередь орут на погнутые инструменты и на соседа рядом. Всамделишный праздник жизни. Мир постоянного шума, звона металла и тоски по безмолвию космоса. И лишь об одном здесь искренне сожалели – об иллюминаторах. Корабль, зрящий сквозь панораму своих тонированных стёкол, отчего-то боялся одаривать «глазами» своих доблестных машинистов, только благодаря которым эта махина, с трудом, но продолжала барахтаться.
Машинный отсек пройден. Команда пересекла треть, вынырнула к полувинтовой лестнице и приблизилась к финальному повороту.
Меньше чем через сотню метров их всех заставят изобразить на лице печаль. Конечно же, не в первый раз: погибший член смертоносного отряда, застрелившийся от агонии в лазарете; надзиратель карцера, поддавшийся хитрым увещеваниям заключенного и погибший от его рук, – это лишь некоторые из тех, кого приходилось оплакивать. Но такие обычно заслуживали своей участи, из-за таких даже кивать офицеру, когда тот толкал шаблонную скорбную речь, было несложно. Грустить приходилось через себя, безусловно, но зато в своих умах команда держала мысль, что для одного из них освобождалось славное местечко, где ты не будешь терять время на просиживание штанов. С удовольствием каждый член экипажа принимал идею, что уж лучше бездельничать, сидя на капоте полуразваленной колымаги, на поверхности какой-нибудь жалкой, позабытой всеми планеты, чем драить до железного блеска метр за метром внутреннюю часть фюзеляжа.
Вот и теперь, казалось бы, для них готовилось «повышение», но сегодняшняя панихида знаменовала собой нечто особенное. Ни грамма фальши, ни единой ухмылки не промелькнуло, лишь глубокая и безмерная скорбь. Тот, кто вёл их смертельное судно к величию, сам понёс себя… а впрочем, об этом лучше рассказать с иной точки зрения.
Дребезжание. Оно прокатилось по его креплённым ботинкам. Добравшись до голеней, в конце концов оно осело у него на поясе. Ещё несколько секунд он ощущал, как дрожь мечется между бёдрами и первыми мышцами живота, а в голове безостановочно крутилось одно: «Не останавливайся». А за этим следовало: «Не выдавай моего страха». Он молил, чтобы дребезжание не прекращалось. Признавать, что эта дрожь проистекает из головы, из-за смешанных чувств – навести дуло на собственное достоинство. Часть мозга, отвечающая за страх, должна быть выключена. Закрыта. Особенно для него. Ведь он занимает слишком высокое кресло, чтобы вот так просто идти на поводу у эмоций. Не сейчас, только не сейчас. Руки от волнения сцепились друг с другом. Скоро… скоро ему предстояло занять ещё более высокое кресло.
– Капитан, команда в сборе.
Он поднял голову. Каждый боец отряда, которому он дал приказ прибыть к грузовому отсеку, стоял перед ним – ровнёхонько в ряд, – и смотрел сквозь его пустующие глаза.
Вперёд и чуть наискосок – офицер выверено постучал каблуками два раза. Воинское приветствие.
– Капитан Тит, рад сообщить…
– …радости тут нет никакой.
Офицер с секунду осёкся. Побросав взгляд в разные стороны, он постарался случайно не наткнуться на чью-нибудь смутившуюся физиономию. Кулак к губам, неестественный кашель. Никто из бойцов этому жесту конечно же не поверил. Кулак разжался, и непослушные руки вмиг опустились вниз. «Дурак! Зачем?! – пробежалось у сержанта в голове, – Зачем ты вообще это брякнул?!». Эхом его упрёк отразился в печальном взгляде вышестоящего.
По ряду пробежал кашель – столь же нервный и неестественный.
– Капитан, – с еле уловимой судорогой в голосе зачал подчинённый. Правую руку он вновь потянул к сердцу, – воинский состав «Чёрной нимфеи» готов к обряду отлуки. К установке готовы.
– На установку, – чуть запоздало ответил Тит.
Офицер дёргано повернулся к своим и дал знак, чтобы все приготовились.
Как муравьи члены экипажа разбежались и остановились друг от друга в метре. Теперь рядов стало два – столь же ровных и столь же выверенных, как шаги офицера минутой ранее. Однако каблуки того ныне стучали уже не столь выверенно. С момента, как он выдвинулся к бойцам, он незаметно бросал взгляд за плечи и закусывал губы, будто опасаясь, что способен ещё чего-нибудь брякнуть. Но проходка быстро закончилась, и сержант, заняв первое место поодаль от своего ряда, опустил руку на красный рычаг и приступил к тому, чего от него ждали бойцы.
– Поприветствовать адмирала!
Рычаг хрустнул. Округлая ручка, настырно глядевшая в потолок корабля, резко пустилась к полу, указав офицеру, где ему следует оказаться через мгновение. Он спешно отбежал на место. Бойцам из второго ряда пришлось потолкаться, чтобы не дать командиру выскользнуть из корабля.
Совсем скоро… совсем скоро им всем придётся идти под флагом нового предводителя Ордена.
Тит почувствовал, что вновь сдаётся волне. Очередной водопад вопросов и несвоевременных рассуждений. Он, да новый глава Ордена? Почему? Почему именно он? И почему сейчас? В академии все парни шутили, что такое может произойти, но ведь с любым из них! Так почему же всё-таки он?
Его предшественник, адмирал Стронц, лежал без всякого намерения ответить.
– Поднять щиты! – проголосил офицер.
И в этот же миг жестяные суставы рампы, отделявшей грузовой отсек от холодного прикосновения космоса, принялись медленно разжиматься.
