Громко хлопнув дверью в прихожей, я привычно споткнулся на пороге и, чертыхнувшись, раздражённо прокричал:
– Рита, ты дома? Знаю, что тут, не отмалчивайся, поросёнок, не поможет ― опять обувь разбросала? Сколько раз одно и то же повторять или ждёшь, пока себе шею сверну из-за твоих босоножек? Наверное, даже такой тупице, как ты, пора понять, что вещи надо ставить на место. Вот вернётся мама из санатория ― всё расскажу…
Сестра грустно вздохнула, почесав и без того стоявшие дыбом волосы, и закрыла учебник. Примеры, видно, попались трудные, и от закушенной шариковой ручки весь рот неряхи был перепачкан синей пастой, впрочем, как и правая щека. Ну не давалась ей эта проклятая математика, не то что рисование… Она не спеша вышла ко мне, одёрнув старенькое платье, и, совсем как мама, скрестив руки на груди:
– Ну и?
– Не «нукай», лучше на себя посмотри: опять вся изгваздалась. Ешь ты, что ли, эти ручки, за месяц уже пять штук изжевала.
– Валь, ты мне зубы не заговаривай, ― голос младшей сестрёнки звучал насмешливо, ― давай, колись, опять с Мариной поругался, что ли ― почему такой злюка, на себя не похож?
Я раздражённо сбросил рюкзак:
– Отстань, мелкая. Лучше иди умойся и дай что-нибудь поесть, а то желудок уже к спине прилип, с утра во рту маковой росинки не было…
– Да ну, а кто тогда всю кашу из кастрюли слопал, даже ложки не оставил? ― Рита, которой лишь месяц назад исполнилось десять, пыталась перекричать шум воды из–под ревущего крана в ванной.
У нас с сестрой разница в десять лет, и мне постоянно приходилось за ней присматривать, особенно, когда мамы, как сейчас, не было дома. Я подошёл и, уменьшив напор воды в тарахтящем, словно трактор, кране, стал осторожно смывать грязные пятна с её щеки. Наверное, по грустному, горящему румянцем лицу, Рита догадалась ― произошло что-то посерьёзнее расставания с очередной девушкой.
– Валь, что случилось-то? С тех пор как папа погиб, ты так не расстраивался… Расскажи ― мне же можно доверять: никому-никому не проболтаюсь, честное слово.
Вздохнул, аккуратно вытирая полотенцем симпатичное, обрамлённое светлыми пушистыми волосами личико сестры, и промолчал. Мы сели за стол, но я так и не смог есть, отодвинув заботливо налитую Ритой тарелку с супом. Долго крутил в руках ложку, кусая губу, пока, наконец, с грохотом не закинул её в раковину, и, вскочив, начал ходить по кухне, нервно ероша волосы:
– Не понимаю, как это могло случиться? Чертовщина какая-то…
Рита осторожно вылезла из-за стола, взяв меня за руку так же, как это делала мама, успокаивая отца:
– Просто расскажи, не дурочка ― всё пойму, ― даже голос у неё был особенный ― усмиряющий гнев…
Мы устроились на маленьком угловом диванчике и, с тоской глядя в окно, я начал говорить:
– Понимаешь, Одуванчик, кажется, твой брат… убил человека. В переулке, почти рядом с домом из-за угла неожиданно вышла старушка. Велик разогнался, вот и не успел затормозить… Помню только сильный толчок и как полетел на землю, здорово ударившись головой ― хорошо хоть, был в шлеме. Когда поднялся с земли ― никого рядом не оказалось: переднее колесо всмятку, на нём ― кровь, и старушка пропала…
– А ты уверен, что это был человек, а, например, не собака? ― голос сестры звучал не по-детски серьёзно. Её светлые брови хмурились, яркие как небо в летний полдень глаза ― потемнели.
Ударив себя кулаком по лбу, тяжело вздохнул, и, встав, подошёл к окну:
– Не привиделась же она мне… Я эту бабку хорошо рассмотрел ― неприятная такая: лицо тёмное и сморщенное, как гриб, глаза прищуренные, злобные и узкий дёргающийся, рот. Одета во всё чёрное, жуть, в общем. Никогда её раньше не видел, а вот теперь точно не забуду…
Меня трясло, я даже не замечал, как снова и снова бью ногой по плинтусу, словно именно он был виноват в случившемся…
Рита немного помолчала:
– Слушай, Валя, а там был ещё кто-нибудь? Свидетель, видевший, как всё произошло?
Не отрываясь от своего занятия, расстроенно пожал плечами:
– В том-то и дело, что нет. Место закрытое, да и днём в этом переулке почти никого не бывает, а самое невероятное, что этой старухе просто неоткуда было появиться ― поблизости ни дверей, ни арок. Словно с неба свалилась, проклятая ведьма…
Тяжело вздохнув, уткнулся лбом в приятно холодившее кожу оконное стекло:
– Вспомни ― может, что-нибудь странное видел? ― не унималась любопытная сестра.
– О чём ты вообще? ― раздражение росло с каждой минутой, ― ну, если подумать, было кое-что. Вороньё ни с того, ни с сего раскаркалось, и над самой головой пронеслась большая стая. Возможно, я на неё и отвлёкся, раз не успел затормозить.
Сестрёнка ласково погладила ладонь, продолжая говорить с серьёзным лицом. Это было забавно ― малявка хотела казаться взрослой и рассудительной, как мама, не замечая моей ироничной ухмылки:
– Не расстраивайся, Валь… Раз встала и ушла ― значит, жива старушка. Если бы она пострадала, наверняка подняла крик на всю улицу. Забудь ты про неё и всё, только напрасно расстроился. Лучше суп ешь, зря, что ли, варила?
Что ж, её слова звучали вполне логично, и, почувствовав себя немного лучше, я постепенно успокоился. Пообедали в молчании, потом, как обычно, позанимались уроками, и я сел за курсовой проект. Ещё один вечер пролетел незаметно, неприятное происшествие почти забылось, а вот ночью…
Это был отвратительный сон: старуха с залитым кровью лицом, смотрела на меня, всё так же недобро прищурившись, и ухмылялась кривой улыбкой тонких, постоянно вздрагивавших губ:
