Посвящается моему любимому папе и тому, благодаря кому была написана повесть – далёкому другу детства
Автор предупреждает, что данная история, как и её персонажи, является вымышленной, и любое совпадение с реально живущими людьми или, может, когда-либо жившими людьми, совершенно случайно.
Вольный ветер степей не ведает преград: он свободен как полёт разгулявшихся мыслей, он упругий, быстрый и носится там, где ему вздумается. Он проносится над сухим ковылём, захватывая в объятья терпкий запах полыни, гонит что есть мочи вперёд, пока не врежется в маленький перелесок, пугая многочисленных птиц своим внезапным появлением. Нагоняет рябь на зеркальную поверхность пруда, сдувая запылённые волосы коровьего пастуха прямо тому на глаза, отгоняет от стада слепней и назойливых зелёных мух. Даже когда в степи наступает безветрие и тишина, солнце нещадно палит с неба и гуталинового цвета чернозём начинает расходиться широкими трещинами, внезапно налетает ветер, приносит ливни и прохладу. Он вновь становится хозяином положения на всём огромном пространстве – вольный ветер степей.
Жарким июньским днём ещё совсем не старая серебристого цвета Тойота Камри остановилась на обочине шоссе возле кукурузного поля.
– Вылезай, племяшка! С вещами помочь? – вопросил тихим басом полный лысоватый мужчина лет сорока, папин брат дядя Володя.
– Да там только рюкзак, дядь Володь. Все вещи родители забрали. Я сама тут доберусь.
– Ну давай, малышка…
– Мне вообще-то шестнадцать в августе!
– Ох, племяшка, совсем взрослая ты стала. Только вчера тебя на руках качал, а скоро ты меня в росте догонишь. Да что тут скажешь… Ну, давай, я дальше покатил.
– Спасибо тебе огромное, что подвёз! Передавай привет жене и дочке.
– Передам.
Я выбралась из машины, подхватила рюкзак и направилась к еле заметной среди кукурузного поля дороге слева от шоссе. Она вела в сторону села Б*., которое находилось в километре от проезжей части, и мне не хотелось, чтобы дядя потерял лишнее время: у него были какие-то срочные дела в городе.
Знакомые ещё с детства родные места узнала сразу, хоть и не была здесь с прошлого лета. В этой деревне жили родители моего папы, а мы всей семьёй приезжали к ним на летние каникулы. Я выросла в этих местах, здесь прошло моё замечательное детство. Только вот около трёх лет назад всё изменилось. Дедушка скончался от внезапно проявившегося рака, а бабушку забрал к себе дядя Володя. Она была жива до сих пор, и мы иногда навещали её, когда гостили у родственников и просто так, по большим праздникам. И это лето родители решили провести вместе с нами – мною и моими младшими братом и сестрой в Б*. Они вчетвером приехали ещё в конце мая. А я задержалась в Москве из-за школьных экзаменов.
Старожилы хорошо знали нашу семью и поэтому присматривали за домом в наше отсутствие. Три или четыре поколения папиных предков проживали в этих краях, и не оставляли родной земли, хотя в своё время и переехали сюда из дальних мест. Только папа отличился: не желая прозябать в селе, он в шестнадцать лет уехал в Москву учиться, поступил в престижный институт и окончил его с отличием. А находясь в статусе видного молодого мужчины, повстречал мою маму, москвичку, в которую влюбился с первого взгляда. Через пять лет у этого дуэта появилась я, а позже родились двойняшки, превратив наше трио в замечательный квинтет.
С сельскими ребятами я была дружна. Хотя и называли за глаза «городской» и окрестили обидным прозвищем «Королевна», именно в их компании я проводила все летние вечера. Но ближе всего я сошлась с двумя мальчишками – Костей, который меня всегда защищал и был моим лучшим другом, и ещё с Егором. Последний спас меня в пятилетнем возрасте на пруду: привлёк внимание взрослых, заметив, что я начала захлёбываться в воде, когда училась плавать. Он был старше меня всего на год, но с тех пор мы были неразлучны, по крайней мере на протяжении лета. Мои родители были благодарны за моё спасение и сдружились с его родителями. Я часто бегала к тёте Зое и Андрею Николаевичу, оставаясь у них в гостях до позднего вечера. Тем более у них одних в одно время на всю округу был настоящий живой жеребёнок. Посему мы часто вместе с Егором пропадали в огромном сарае, кормя и ухаживая за Чёрным Ветром – так окрестили подраставшего жеребёнка. Позже Егор не раз катал меня на нём по степи, много рассказывал о жизни животных и растений, то, что сам слышал от отца, который работал егерем. К родителям своего спасителя я тоже была привязана, особенно к Андрею Николаевичу. Он всегда угощал меня различными вкусностями, и даже если мы с его сыном проказничали, никогда нас не ругал. Хотя, когда я сломала руку в тринадцать лет, после того как покаталась с Егором на велосипеде, рассердился сильно на нас обоих. Потом даже приходил к моим родителям извиняться. Моя мама рвала и метала, ведь её дорогая дочка собиралась стать знаменитой скрипачкой, а тут такая травма. Из-за этого происшествия мы тем летом рано уехали, а в последний вечер перед отъездом, прощаясь в степи, четырнадцатилетний парень, непривычно хмурый и серьёзный, просил меня не уезжать, а потом внезапно поцеловал в губы и, видимо, испугавшись своего поступка, мигом вскочил на коня и ускакал.
Мы с Егором часто писали друг другу электронные письма, но потом всё как-то постепенно сошло «на нет». Я училась в школе, с музыкалкой разъезжала по концертам, а он сам первый не стал писать, и почти год я о нём ничего не знала. Очень хотелось увидеться с ним и с его родителями, обсудить последние новости, покататься, как в детстве, на Чёрном Ветре.
Посему я довольно бодро шагала по пыльной дороге, предвкушая скорую радостную встречу. Но по мере углубления в кукурузные дебри мой энтузиазм быстро испарился. Солнце нещадно палило с безоблачного неба, заставляя пожалеть о том, что на мне были джинсы, а не летний сарафан. Идти до села около получаса, но по такой жаре тащиться намного дольше.
Внезапно за спиной послышался топот копыт. Я остановилась, приставив руку козырьком ко лбу. И вскоре из-за поворота показался вороной конь, которого хоть и не сразу, но узнала. Поравнявшись со мной, всадник осадил скакуна и удивлённо уставился на меня. Я восседающего в седле парня узнала сразу.
– Привет, Егор!
– Аня? Анька, ты?! – мой давний знакомый тут же соскочил на землю, оглядывая меня с макушки до пят.
Как же он вырос! И похорошел. Пшеничного цвета волосы вились кольцами над ровным высоким лбом, голубые глаза смотрели с прищуром, словно не доверяли тому, что видят. Угловатость и неловкость тела исчезли, как и ранее заметная худоба. Руки будто вытянулись, стали больше, сильнее. Да и взгляд стал твёрже и словно бы острее. Лоб разрезала пополам прямая морщина, совсем нетипичная для столь юного лица.
