В недалеком прошлом туберкулез или «чахотка» считалась болезнью аристократов.
На балах и приемах в неотапливаемых каменных замках и дворцах придворные кавалеры и дамы часами терпели холод, часто простывали. Модницы обнажали грудь, спину и плечи, так что чахотка («слабая грудь») была довольно распространенным явлением среди аристократии. Не избежала болезни великая княгиня Мария Александровна, супруга императора Александра II, и мать Александра III.
Революция извела под корень аристократизм, но палочка живет и здравствует. И даже получила статус «социальной».
Микобактерия не признает классовых, религиозных и национальных границ. По данным ВОЗ микобактерией инфицировано 80 % взрослого населения планеты. Однако заболевают не все. Кого же предпочитает палочка Коха?
Широко бытующее мнение, что туберкулез – болезнь бедных, одиноких и пожилых, – не более, чем миф. Заблуждение.
Тех, кто когда-нибудь лечился или в этот момент лежит под капельницей рифампицина, объединяет не только болезнь. Их объединяет нечто, что выходит за рамки медицинской компетенции: дефицит бойцовского духа. Усталость души. В обиходе это называется затяжной стресс или депрессия.
Больничные анкеты предлагают ответить на массу вопросов о вредных привычках, об условиях работы и проживания, о членах семьи, о перенесенных травмах и операциях… Но ни в одной анкете не значится вопрос: приходила вам мысль о бессмысленности вашего существования? Или: оцените свое желание жить по шкале «жажда жизни».
Не используют при анкетировании бациллярных больных и психологические тесты. Да и кто вам вот так просто признается: да, впустил в сердце мысль о смерти и не заметил, как апатия и вялость сменилась активным поиском средств и способов ухода из жизни.
Между тем, палочка Коха поражает тех, кто находится в психологически подавленном состоянии. Кто устал сражаться со злой свекровью (тещей), постылой работой, безденежьем, деспотом-начальником (мужем, женой) или соперницей… Кто не получил желаемого, потерял «рожденную в уме надежду»,– как тонко подметил прп. Иоанн Кассиан Римлялин. Кто разочарован так глубоко, что погружается в отчаяние. Неважно, чем эти люди занимаются, и какой у них достаток. Это могут быть учителя, врачи, медсестры, студенты, следователи МВД, журналисты, налоговые инспекторы, домохозяйки, пенсионеры, водители, продавцы, инженеры, спортсмены, дипломаты и бизнесмены всех оттенков кожи. Одинаково терпят крушение надежд и впадают в уныние в городе и деревне. В домах класса «А» и в хибарах без водопровода и канализации.
Статистику эту я постигала в противотуберкулезном диспансере в течение пяти месяцев, так что сведения из первых рук. Здесь, в противотуберкулезном диспансере, каждая история болезни – это история депрессии. Депрессия берет начало в унынии и отчаянии.
Так почему же развенчанная надежда, скорбь и уныние становятся питательной средой для палочки Коха?
Спросите любого психолога, и он вам ответит, что во всем виноваты отрицательные мысли и эмоции, они разрушают иммунитет. Более того, депрессия будит дремавшую в организме болезнь. Вот почему православие называет отчаяние и уныние тяжким грехом.
Так что вопросы «За что?» и «Почему я?» можно отнести в разряд праздных. Даже губительных. Формулировка должна быть иная: зачем? Для чего я заболел?
Итак, для чего…
Страха не было. Была обреченность. Я почему-то уже знала, что у меня вовсе не пневмония…
Озарение пришло незадолго до Нового года, ночью, когда повернулась на правый бок, а из груди вырвался свист. Показалось, что в правом легком дыра… Сквозная…
Загустевшая от ужаса, кровь хлынула в голову, и я вдруг все поняла… Точно увидела ретроспективу своей жизни. Да-да.
Расплата за грехи. Возмездие.
Но… так уж устроен человек. Я все-таки надеялась, что это пневмония.
Увы мне.
Едва отгрохотали новогодние петарды, еще мишура валялась по углам дворов и скверов, когда я, потея от слабости и задыхаясь под медицинской маской, втащила два огромных пакета с логотипом «Магнит» в палату № 19.
Шесть коек, три слева и три справа от прохода, облезлые стены, тоскующие по малярной кисти. Истоптанный до цемента линолеум.
Раба божья Анна, – представляюсь я, обнаружив на двух других койках бледные лица.
Я Тоня, раздается из угла.
Лена, представляется девушка с соседней койки.
А где остальные? любопытствую я.
На выходные домой ушли. Давно лежат. Их уже отпускают, следует ответ.
Небожители, значит.
Моему водворению в палату предшествовал короткий, но судьбоносный разговор в больнице «Красного креста».
Диагност вручил диск с изображением моего легкого на долгую (вечную) память:
Ваш путь лежит через ПТД.
Куда-куда? трагическим шепотом спросила я. Голос пропал месяц назад, предположительно от ларингита.
Через противотуберкулезный диспансер, не стал темнить диагност. Прямо сейчас и поезжайте. Похоже, у вас еще и туберкулез гортани. Это лечится,– добавил он поспешно, глядя на меня.
Вот тогда я испугалась. Не за себя. За ближних. За любимых и дорогих людей, чье здоровье и, может быть, жизни, я подвергала риску.
Пришибленная диагнозом, я поехала в диспансер. По пути все думала: как это могло случиться, что у меня туберкулез? Болезнь люмпенов, наркоманов, влюбленных без взаимности барышень и теперь вот моя.
Палата сильно напоминает студенческую общагу: общий шкаф под стеной, тумбочки у кроватей, между окнами холодильник, на холодильнике телевизор. В центре стол, на столе чайник – китайский «Тефаль». Имеется туалетная комната. В ближайшие пять месяцев здесь мне предстоит вразумляться и смиряться. В компании других чахоточных: Антонины, Елены, Ирины, Аллы и Алевтины.
Голос Тони извлекает меня из раздумий:
Я в магазин иду. Вам что-нибудь купить?
В носу щиплет от благодарности.
В педагогический колледж Тонечка ехала на тракторе «Беларусь»: брат трудился в колхозе, а другого транспорта в семье не было. Под знаком, запрещающим проезд машин весом более 3,5 тонн, трактор замер. «Беларусь» весил 3,6 тонны.
Дальше сама, извинился брат.
Тонечка спрыгнула с высокой подножки, брат подал ей тазик, сумку и чемодан. Так в обнимку с тазиком Антонина и шествовала по центральным улицам городка.
В Антонине все выдает не просто учителя, а учителя младших классов. Что бы она ни делала, она всегда думает о детях.
Детские передачи и мультфильмы, снятые по подобию американских, Тоня не любит.
Лежит свинка на пляже, с раздражением комментирует Тоня,– томная такая. Потягивается. Движения и позы поражают бесстыдством. И дети это смотрят. И подражают.
Антонина одинаково беспощадна к себе и другим.
Я деревня, халда, откровенничает она, рот открою и ору. А Павлик у меня домашний, тихий, интеллигентный мальчик.
