Генерал-лейтенант в отставке, Иван Александрович Гагарин, сидел на лавочке в Милютинском саду и довольно щурился, провожая взглядом бегающих по аллеям детей. Золотая осень в этом году выдалась как никогда тёплой, и Ивану Александровичу было даже чуть жарко в лёгком летнем пальто и шерстяном костюме.
Он немного ослабил узел галстука, закрыл глаза и откинулся на спинку лавочки, подставив лицо солнцу.
За девяносто два года Иван Гагарин успел увидеть столько, что хватило бы на три жизни, а может и больше. Родился и рос в маленьком городке на Донбассе, потом война, эвакуация санитарным поездом, гибель родителей под бомбёжкой и первая серьёзная школа в его жизни – филиал «Ленинской Технической», школа «Юность». Никаких гуманитарных наук, вроде ботаники или зоологии, а конкретные прикладные знания. Учили крепко. Три урока, затем физкультура два часа, потом ещё три урока и самоподготовка. Любые конфликты – под строжайшим запретом, а виновных сразу отправляли в закрытый интернат в Якутске.
Кого из них готовили? Да никого, если так разобраться. Скорее просто отрабатывали методики обучения, ну и подбирали тех, кто мог впоследствии перейти в ту же «Ленинскую Техническую», или пойти по линии многочисленных высших учебных заведений системы НКВД и министерства обороны.
Ивану повезло. Учился он хорошо, в конфликты не встревал, а когда на него «наехали» ответил так, что руководство так и не нашло виноватого, и даже сам наказанный не смог сказать, кто же в темноте нахлобучил его ведром с фекалиями. Конечно, опытные оперативники и контрразведчики мгновенно выяснили кто, что и зачем, но, и в этом был главный урок школы «Юность», если соблюдены общие правила – то можно. Многослойность. Так случилось и в тот день, когда местные хулиганы избили одного из учеников школы. Избили жёстко, едва не убив, а через неделю обоих обнаружили с перерезанным горлом. И вновь никого не нашли, а в личном деле Ивана Гагарина появилась справка от психиатра о полной нормальности и вменяемости подростка.
Позже, отучившись в военном училище, служил в разных местах и занимался в основном поиском тех, кто решил поднять своё благосостояние за счёт продажи секретов. Преподавал, а, выйдя в семьдесят девятом на пенсию в звании генерала, продолжил обучать и потихоньку пописывал мемуары, понимая, что они никогда не увидят свет.
Писал не для кого-то, а для себя, заново переживая самые яркие моменты жизни.
Вот и сейчас, сидя на лавочке в осеннем парке, он вспоминал, как в такую же яркую и тёплую осень подошёл к своей будущей жене с каким-то вопросом и как был поражён тонкой, фарфоровой красотой её лица…
Иван Александрович ещё раз улыбнулся и… умер.
Он не успел осознать момент перехода от физического существования к бестелесному. Перед ним всё так же был парк с яркой алой и жёлтой листвой, только вот самочувствие резко изменилось – не стало ни сильных, ни слабых болей, ни тянущего чувства в груди и прочих симптомов многочисленных болезней, накопленных к преклонному возрасту. Исчезли прохожие, не стало видно и слышно детей, и только невидимые глазу птицы создавали звуковой фон вместе с шелестом листьев.
Книжки о попаданцах он, конечно же, читал, и в большом количестве. А что ещё делать на пенсии? У внуков – правнуков своя жизнь, Вера давно покинула этот мир, так что ему только и оставалось – книги. Ситуацию Иван просчитал мгновенно, сочтя наилучшей тактикой подождать разъяснений, которые непременно будут.
– Для начала неплохо, – оценил диспозицию генерал и оглянулся. По пустой дорожке к нему шёл мужчина в элегантном костюме песочного цвета и таких же желтоватых замшевых туфлях. На голове у мужчины была белая широкополая шляпа, оттенявшая длинные волосы соломенного цвета, собранные сзади в хвостик.
– Я присяду? – учтиво спросил незнакомец и улыбнулся.
– Вы тут хозяин. – Гагарин улыбнулся в ответ. – Это мне пристало спросить у вас, могу ли я позволить себе сидеть в вашем присутствии.
– Что вы! – незнакомец негромко рассмеялся, показав идеально ровные зубы. – Это всё-таки ваше посмертное пространство. Я лишь чуть остановил его исчезновение.
Не меняя выражения лица, он присел, окинул генерала долгим взглядом и кивнул каким-то своим мыслям.
– Вы, я думаю, уже поняли, что в том, оставленном вами мире, ваш путь закончен, но пожили вы славно, и мы не раз следили за вами с огромным интересом. Мало того, приготовили для вас, можно сказать, Ирий, – место, где вы, старые вояки, сможете подождать божественного суда. Но я хотел бы задать вам один вопрос, и, поверьте, он совсем не праздный.
– Слушаю, – коротко произнёс Гагарин.
– Скажите, а вот в Советском Союзе образца начала семидесятых годов можно что-то изменить, чтобы уберечь от катастрофы?
Иван Алексеевич задумался. Он много раз сам с собой рассуждал на эту тему, и решил, что тот вариант, что произошёл в реальности, оказался наилучшим, несмотря на потери исконно русских земель. Но вот можно ли получить более приемлемый результат? Ведь уже к семидесятому году торгаши напрочь подкупили всю партийную верхушку за импортные тряпки и технику, а те в свою очередь их прикрывали от угрозы уголовного преследования. Все были в доле. И даже обычный опер районного ОБХСС[1] ездил на личной машине. Конечно, время от времени кого-то сажали, но скорее для галочки, и посаженные выходили на свободу вполне обеспеченными людьми. Вся партийная верхушка сгнила полностью, а отдельные честные люди лишь подтверждали правило. Такая же история происходила и с директорами заводов, и с министрами – производственниками. Профсоюзы и ОРСЫ (отделы рабочего снабжения) имели собственные склады дефицита и чётко выстроенную систему распределения. Торговцы наполняли склады товаром, а директоры распределяли дефицит, сделав его своеобразным премиальным фондом. За что? За приписки, списание брака и за прямые махинации. Заводы и предприятия втихаря поставляли ушлым торгашам неучтённый нигде товар, те его реализовывали, бывало, что и за валюту, ну и делились со своими благодетелями.
