В этой книге собраны рассказы, написанные на протяжении последних десяти лет. По сюжетам, темам, объёмам – иногда и художественному качеству – они очень отличаются друг от друга. Разные эпохи нашли отражение в них: и немецкое Средневековье, и итальянский Ренессанс, и современная действительность. В рассказах алхимики варят зелья, учёные изучают фолианты, горожане летают на сундуках и катаются на автобусах, музейные сотрудники делают открытия, этнографы повествуют об экспедициях, – жизнь отражена во всём её многообразии. Эти хронологические и географические отличия в рассказах неудивительны – между некоторыми лежат годы и обстоятельства.
Наряду с другими персонажами в книге одну из главных ролей играют сундуки и шкатулки. Они давно и прочно заняли место в литературе: упоминаются на страницах древнерусских летописей, в более поздних литературных произведениях, а также в западноевропейских иллюстрированных рукописях. Серьёзные учёные посвятили свои работы смыслу и роли сундука в произведениях русских писателей. Например, в статье К. В. Анисимова рассматривается символическое содержание сундуков и шкатулок в произведениях Ивана Бунина. Первые, по мнению учёного, являются «отправной точкой для запуска механизма памяти», а вторые «с большей результативностью становятся сопричастными памяти как явлению духа». Таким образом, очередное появление сундучных изделий в литературе не должно удивлять.
В заключение надо отметить, что одним из принципов, на которых построена эта книга, является правдоподобие, максимальное следование описываемым реалиям. Поэтому все имена не выдуманы, все совпадения не случайны.
Когда-то давно старая бабка-повитуха, которая имела репутацию колдуньи, сказала: «Нет, ты счастливым не будешь. Не в своё время родился».
И вот теперь, через два с половиной десятка лет, он всё более и более убеждался в её правоте. Многое изменилось в жизни: он давно переехал в город N, прочитал много толстых книг, получил множество разноцветных дипломов. И даже начал с тоской осознавать, что приобрёл привычки жителя мегаполиса. Одно оставалось неизменным – правота старой колдуньи. Он уже не раз вспоминал её слова, приводил множество аргументов в доказательство их полной несостоятельности (самый веский – наличие за окном «века прогресса и технической революции»). Но, увы, – он опаздывал на автобусы, садился на свежеокрашенные скамейки, вставал в лужи, терял деньги, рвал брюки…
Главная проблема была в том, что невезение выражалось не только в этих «мелочах жизни» – ему не везло в общении с людьми. При всей доброте и даже беззащитности он казался окружающим высокомерным занудой (какой-нибудь умный психолог обязательно бы сказал, что это лишь защитная реакция). Катастрофическое одиночество выглядывало из всех углов его бесшумной квартиры. Никакой Лис не приходил и не говорил: «Пожалуйста, приручи меня…». Жизнь в большом городе N давно убедила, что таких Лисов не существует, а если они и существуют, то в границах зоопарка или психбольницы. Итак, одиночество, беспросветное одиночество веяло на него своим холодным дыханием. Он разговаривал сам с собой, посылал себе телеграммы и письма, и часто сердился, что забыл поздравить себя с очередным праздником.
И вот, проснувшись однажды весенним утром, он решил: «Баста! Если это и жизнь, то не моя. Дальше так продолжаться не может!» Вскочил с кровати, выбежал на балкон и глубоко вдохнул свежего воздуха. Чашка капучино придала его мысли легкоатлетическую скорость и тяжелоатлетическую основательность. На службу он не пойдёт – слишком знаменательное утро. Отчизна проживёт без его услуг. Сравнения и поиск логических связей вполне стандартно возвратили его к объявлениям о знакомствах, «отдыхе для взрослых» и походе в места отдыха молодых и агрессивных. Удивляясь шаблонности своего мышления, он продолжил поиск. И вот (после третьей чашки кофе) – эврика! Идея была сумасшедшая, но могла сработать. Он, кстати, был неуверенным сторонником теории о двух половинках. Если его половинка мыслит и поступает подобным образом, то это означало, что шанс был. И, вопреки всем большим городам N, довольно неплохой.
Он бросился в ювелирный магазин, купил красивое женское кольцо и почти бегом отправился в любимый парк. Там, в тени старых клёнов, была заветная скамейка, на пару с которой он когда-то знакомился с творениями немецких философов. Рядом с этой скамьей пряталась от людей потемневшая от непогоды статуя. Неизвестный скульптор выразил своё представление о греческой богине любви (оно находилось где-то между юной гетерой и учительницей математики). Статуя помещалась на высоком пьедестале. Именно на него, у прекрасных ног богини, он положил кольцо. Та, что суждена именно ему, придёт в этот парк погрустить вместе с немецкими философами, увидит кольцо и обо всём догадается. Что будет дальше, он и загадывать не смел, однако надеялся на что-то светлое и непостижимое. Через неделю он придёт сюда. Небо должно улыбнуться, он в это верил.
Долгому месяцу стала подобна неделя. Он еле дождался субботы горячих лучей.
Чашка кофе и – в парк. Уже издали он увидел кольцо. Оно предательски блестело на солнце. Погрустнев, он подошёл ближе, глядя суровой богине в глаза. Неужели слова старой колдуньи – навсегда? Он опустил взгляд. И – плеснуло солнце в глаза! Кольцо – чужое! Оно было мужским! Он схватил его, оглядел, неожиданно для себя обежал вокруг статуи. Потом, когда выскочил из парка, танцевал в лужах, целовал неизвестных людей, поздравил незнакомого абонента с приходом весны и вообще Бог знает что ещё делал. Очнулся уже дома, вечером. Надо было решать, что делать дальше. «Какая она? Стройная или не очень? Блондинка или брюнетка?» В том, что она умная и чуткая, он не сомневался – она ответила на его языке.
Стоя ночью у открытого окна, он придумал, что предпринять: назначить ей свидание, положив записку на то же самое место. Gedacht – gemacht1. Ответ пришёл почти незамедлительно: согласие!
Дрожа от волнения, он начал готовиться. В течение недели перемерил все имеющиеся в квартире галстуки и туфли (некоторые, кажется, были чужие), привёл в бешенство продавщиц из соседнего универмага, даже посетил некий суперфирменный магазин, и, в конце концов, остановился на отцовском костюме. Такого волнения не было ни в школе, ни в техникуме, ни в университете.
И эта неделя долгому месяцу стала подобна. Он еле дождался субботы горячих лучей.
