12.10.1476 г. Н.Э.
В густеющей мгле ночи сверкнула вспышка света, – мимолётная, но ослепительно яркая. Пронзая вихрящиеся клубы чёрных туч, молния рассекла небосвод, и ударила в скалу, разнеся её навершие на осколки.
На считанные мгновения, наступила тишина. Глухая, поглотившая все звуки, пугающая, тишина, – мир словно бы замер в ожидании, – а затем, небо прогремело. Так оглушительно громко, так грозно, что можно было поверить будто бы наступил конец времён.
Вблизи скалы, – той самой, что была разбита ударом небес, – виднелись две фигуры.
Первая, – принадлежала женщине: очень высокой, статной, величественной. В её левой руке – необыкновенного вида орудие: экзотичный меч, что длинною клинка и рукояти заслуживал быть отнесённым к могучему семейству, так называемых, "двуручников". Женщина, без особых усилий, удерживала сие орудие одной лишь левой рукой, при том, временами поигрывая им в кисти, не то красуясь своим мастерством, не то дразня оппонента видом полного контроля. Она казалась спокойной и уверенной, однако ступала осторожными, короткими шагами, описывая дугу вокруг персоны, к которой было приковано всё её внимание.
Вторая фигура принадлежала мужчине. Ростом чуть выше среднего, он всё ещё уступал своей великорослой сопернице на полную голову, а то и две. Мужчина был весьма крепко сложен, и, хоть он не мог похвастать той же грацией в каждом движении что его оппонентка, держался на ногах гораздо увереннее, и двигался агрессивнее женщины, – даже несмотря на то, что в действительности был изрядно измотан боем. Рукоять меча, что как две капли воды был похож на орудие его противницы, мужчина крепко сжимал обеими руками, неизменно устремляя кончик клинка в сторону движущейся цели.
Лил сильный дождь. Воздух искрился от напряжения.
Снова вспышка.
Молния ударила вновь, и два тёмных в ночи силуэта растворились в её ослепительной белизне. Они сорвались со своих позиций, – в самое мгновение небесного удара, как по команде, – с невероятной для человека скоростью.
Их клинки запели.
Металл звенел так громко, так жутко, словно то был вопль гнева самой стали. Вновь погружаясь во мрак ночи, клинки двух дуэлянтов рассекали воздух, свистели в смертельной близости танца на выбывание, и глухо стонали сталкиваясь друг с другом, но не высекли ни единой искры. Эти мечи, эти причудливые, экзотичные орудия, звенели тем громче, чем больше сил в каждый свой удар, в каждый свой выпад, вкладывали их владельцы. Это был странный, жуткий зов металла, в котором, – могло показаться, – был слышен шёпот тех, кого уже не было среди живых.
Дуэлянты бились со страшной силой, никто не желал уступать, а их орудия «пели» всё громче. В какой-то момент, вокруг фигуры мужчины взвилось непонятно откуда взявшееся пламя, что, не вредя хозяину, обвило его своими сполохами, и бросилось в следующую атаку вместе с ним, точно живое. Сотрясающий само пространство боевой клич сорвался с уст воина. Отныне, он продолжал бой с ещё большей силой, большей скоростью, ловкостью, но главное – яростью.
У его противницы, однако, нашлось чем ответить.
Женщина не издала ни звука, но вместо неё заговорило само пространство вокруг. Оно наполнилось невидимой, но осязаемой Силой. Без формы и цвета, но явной и пугающей. К пению её клинка присоединился таинственный гул, что исходил из неоткуда и, вместе с тем, отовсюду. Вскоре, сполохи пламени были рассечены незримыми когтистыми лапами и лезвиями, пространство исказилось защитными искривлениями, а в мужчину полетели отколотые от скалы камни, приведенные в движение мистической силой.
Их дуэль была вихрем клинков и Силы. Их поющие клинки сливались в какофонии, предвещающей смерть, а раскаты грома вдали и ослепительные удары молний служили им аккомпанементом.
Всё решил один удар. Один выпад, что не выделился ничем особенным от десятков предыдущих, и всё же положил конец их противостоянию.
Меч вылетел из рук мужчины. Сам он полетел в пропасть, уносимый воем ветра и шипением ливня.
Женщина же осталась стоять у самого обрыва, к которому их привел дуэльный танец. Орудие по-прежнему было в её руке. Но пламя оппонента оставило на ней свою отметину.
28.11.1480 г. Н.Э.
Из-за расступившихся местами туч проглядывал полный звёзд небосвод, что, неторопливо обретая всё более и более светлые тона, оповещал о скорой смене ночи ранним утром. Там, где небо было свободно от пелены, сияли две полные луны. Они украшали ночное небо своим нежным, чудесным сиянием. Обе они казались совсем живыми – будто бы то были глаза бесконечного космоса с любопытством взирающего на землю с высоты вечности.
Приближался конец первого из четырёх месяцев зимы, месяца Холода, и ночи становились не только прохладнее, но и темнее. Жители Конклава готовились к грядущим холодам и следующим за ними опасностям, ведь именно в зиму чудовища и ужасы Пустошей напоминали о себе особенно рьяно.
Военные гарнизоны в городах и больших деревнях переходили в режим полной боевой готовности, усиливались патрули и проверялись укрепления, а на большаках все реже можно было встретить экипажи странствующих торговцев, которых, казалось бы, от жажды выгоды нельзя было отпугнуть никакой опасностью.
Жители совсем малых деревень были вынуждены платить за защиту отрядам наёмников, зачастую больше походивших на разбойников чем на защитников. Перетерпеть их присутствие было трудно, и всё же проще чем пережить столкновение с ожившими кошмарами зимы самостоятельно.
Жители ещё менее удачливых и состоятельных деревень были вынуждены идти на отчаянный шаг: всем поголовьем они уходили в ближайшие города под защиту стен, чтобы ближе к весне вернуться в кое-как пережившую зиму деревеньку. Опустевшую, но родную. Благо, Церковь Солнца никогда не отказывала во временном пристанище ежегодным беженцам.
На юге Конклава, однако, наступление зимы проходило куда менее заметно. Вовсе не потому что сюда не приходил зимний холод и таящаяся за ним опасность, а лишь по той причине, что южане находили в периоде зимы свои положительные стороны.
В силу устоявшихся традиций, обусловленных этническими, моральными, и прочими многочисленными мелкими различиями между жителями юга и севера страны, южане куда как свободнее относились к строгим законам и нравственным предубеждениям навязываемым им главенствующими северянами. А поскольку в зимний период жители севера концентрировались на приготовлениях к обороне своих поселений от чудовищ Пустошей и прочей приходящей зимой нечисти, хватка надзора северян за порядками юга послабевала, и южане, ощущая пьянящий запах свободы и безнаказанности, могли позволить себе многое из того, что север Конклава порицал. Это был удивительный, контрастный союз чувства опасности и празднества. Неспроста большая часть праздников на юге приходилась именно на зиму.
