Константинополь1. Османская империя.
1859 год
Женщина гордо восседала на троне из ярких шелковых подушек. Прекрасная и бледная, точно луна на темном небе, одетая по обычаю здешнего народа во все черное. Истинная уроженка суровых кавказских гор, она являла собой яркий пример красоты черкесских дочерей.
«Красавица!» – было первой мыслью того, кто осмелился бы взглянуть на это восхитительное лицо.
Влад мог видеть только лицо, потому как с головы до ног женщина была облачена в чадру. Чуть распахнувшись у самого горла, черная материя неосторожно приоткрывала взору мужчины ослепительно белую, тонкую линию шеи. Влад невольно сравнил женщину с одной из самых великолепных хищных птиц северных гор.
Небольшая трогательная темная птичка, с ослепительно белой грудкой и полосой вокруг шеи и глаз. Но когда приходилось видеть сапсана в деле… Более безжалостного и быстрого охотника и вообразить было невозможно. Выследив свою жертву с возвышенности, планируя, сокол нападал на нее с воздуха. Буквально ныряя с неимоверной высоты, чтобы оглушить, сапсан молниеносно убивал, ломая жертве шею. Добыча обычно погибала с первого же удара столь мощного противника. Каждый раз всякий, кому удавалось наблюдать подобное зрелище, не оставался равнодушен и испытывал противоречивые чувства. И в моменты передышки меж атаками Влад и его дивизион могли наблюдать за величественным полетом соколов, а то и за их охотой. В этом магическом ритуале жизни и смерти торжествовала сама красота природы. И возможно, им, людям, перенесшим столько страданий, в любой момент готовым расстаться с жизнью, озлобленным, изнывающим от ран и зверской усталости, подобная смерть казалась прекрасным избавлением.
И теперь эта роскошная женщина, восседавшая перед Владом, была подобна смертоносной птице, уже наметившей себе добычу. Он даже смог криво усмехнуться этому своему необъяснимому сравнению. Красавица невольно напоминала непримиримого, свободного сокола-сапсана и при этом была женщиной, так щедро одаренной природной красотой.
Влад смотрел спокойно, даже в какой-то мере сурово, стараясь разгадать ее мысли.
А она, точно замерев, в своем преднамеренном безмолвии не поднимала глаз.
Гневный взгляд невольника беспокоил ее.
Все внутри Сетеней переворачивалось от страха и возбуждения. Тот, кто сидел напротив, даже в оковах не казался беззащитным, ослабленным от побоев и голода рабом!
Тем не менее, отыскав в себе мужество, она наконец подняла голову, но, окинув взглядом лишь обнаженные ноги мужчины, ошеломленно остановила взор на его лодыжках. В тех местах, где с кожей соприкасались оковы, все сплошь имело вид открытой раны. Точно кожа с его ног была содрана живьем.
Сетеней содрогнулась всем телом, но, вернув самообладание, она медленно поднялась с подушек и взглянула прямо в лицо своего раба.
Сразу ей стало понятно, что задушевного разговора не получится. Лицо мужчины выражало лишь ненависть и ярость. Напряженная фигура, каждый мускул его лица говорили о том, что он никогда не признает себя рабом и уж тем более никто не заставит его признать эту женщину своей госпожой.
Сетеней уже наблюдала подобный взгляд пару дней назад, на невольничьем рынке, когда этого раба тащили на помост трое крепких мужчин.
Изумленная толпа взвывала от удовольствия и восхищения всякий раз, когда невольник совершал очередную попытку высвободиться, разметав во все стороны обезумевших от страха охранников.
Его разгоряченное тело с напряженными мышцами дрожало от ярости, точно рык дикого зверя, из груди вырывались злостные проклятья на непонятном для окружающих языке.
Сетеней знала язык невольника. Это и стало определяющим в ее выборе.
– Он русский! – с восхищением промолвила она. – Он мне подходит.
Женщина и не надеялась, что ей могло так повезти. Этого невольника, несомненно, уже должны были выкупить. В мужчине угадывались благородство и принадлежность к высшим сословиям русской аристократии.
Больно было смотреть, как этот несчастный буквально терял голову от унижения и несогласия с происходящим с ним.
– Я покупаю его, Кизляр. – Женщина крепко сжала темнокожую руку своего сопровождающего.
Огромный евнух в изумлении широко раскрыл глаза.
Его лицо полностью прикрывала плотная материя. От этого взгляд казался еще выразительней.
Почтительно, практически с нежностью отстранив руку своей госпожи, он нахмурился, что означало его полное несогласие с ее решением.
Только тогда женщина, оторвав свой взгляд от невольника, обратила его на евнуха.
– Что ты хочешь мне сказать, Кизляр? – с нескрываемым раздражением спросила она.
«Госпожа, он не евнух…» – на языке глухонемых жестами начал было изъясняться Кизляр.
– Неважно, – оборвав его на полужесте, резко вымолвила Сетеней. – Ты его выкупишь.
Огромного телосложения и, на первый взгляд, внушающий страх евнух отрицательно покачал головой.
Сетеней поджала губы, пытаясь сдержать приступ отчаяния.
Этот русский был именно тем человеком, которого она искала три последних месяца. Она с совершенной точностью в одно мгновение поняла, кто был перед ней, и не могла позволить себе вновь упустить его. Все остальное не имело ни малейшего значения.
– Разве ты не видишь, Кизляр, – точно умоляя, произнесла она. – Это он…
Нахмурившись, евнух в недоумении уставился на свою хозяйку, а затем перевел растерянный, точно у ребенка, взгляд на помост.
Более трех месяцев назад они уже встречались с этим мужчиной. По ошибке алчных и не слишком сообразительных наемников именно его, связанного, с берегов России доставили в кандалах к Сетеней.
Как выяснилось, эти идиоты-наемники перепутали нужного Сетеней человека с его другом, тоже русским и тоже князем. Видимо, не соизволив исправить свою оплошность и вернуть ошибочно пленённого на родину, наемники просто перепродали бедолагу.
И теперь Кадын непременно желала его.
Евнух вновь взглянул на госпожу.
«Только скопцам разрешено находиться в стенах гарема», – жестами напомнил он.
– Нет! – возразила Сетеней. – Тебе напомнить, в каком положении мы находимся, Кизляр? Пожалей меня и мою маленькую дочь… Об этом никто не узнает.
Евнух в нерешительности покачал головой, но продолжил попытку вразумить свою госпожу:
«Для Гвашемаш-эфенди мы найдем более подходящего защитника».
– У меня больше нет времени, – обреченно и умоляюще произнесла она в ответ. – Не отказывай мне, Кизляр. Прошу тебя…
Евнух поджал губы и, торопливо размахивая большими руками, поспешил последними доводами заставить усомниться госпожу в своем необдуманном решении.
«Плохо, госпожа. Шрамы на его спине. Его жестоко избивали, значит, он неуправляем. В его глазах горят ярость и испепеляющая ненависть. Я не подпущу его к малышке! Он опасен!»
