ГЛАВА 1. Понедельник – это начало…
Лев Наумович Либерман, довольный, шагал на работу, как обычно, рано утром. Жена с детьми уехали к теще, поэтому вторую неделю он жил бобылем. Это обстоятельство никак не смущало его, так как, пользуясь периодом отпусков, Либерман набрал дежурств через сутки. Деньги нужны, крепостное право в виде ипотеки пока еще не отменили.
На работу Лев Наумович любил приходить пораньше, чтобы успеть выполнить часть рутинной работы с утра. Городская больница, где Либерман работал торакальным хирургом, находилась в 15 минутах ходьбы от дома. Для непосвященного читателя нужно уточнить, что торакальный хирург лечит хирургические заболевания и травмы органов, расположенных в грудной клетке. Исключением является сердце, так как его хирургическим лечением ведают кардиохирурги.
Летнее августовское утро было прекрасным и слегка прохладным. В сумке весело бряцали банки с едой, приготовленной на дежурство. По пути в ларьке он купил сигареты и журнал «Авторевью».
Вскоре он добрался до больницы. Войдя в вестибюль, почувствовал запах хлорки, ударивший в нос, и еще чего-то необъяснимого, чем пахнут все больницы. Поздоровавшись с заспанным охранником, Лев Наумович пошел в сторону лифтов, на ходу здороваясь со всеми сотрудниками, которые ему попадались на пути.
В ординаторской он обнаружил отдежурившую бригаду в полном составе. Все усердно строчили утренние дневники поступивших пациентов. Самый старший из них, Андрей Тиунов, оформлял умершего от рака легкого больного, у которого ночью возникло массивное легочное кровотечение. Лица у всех мятые, глаза красные, под глазами черные круги, в ординаторской запах сигарет, кофе и потных мужиков. Все молчат, разговаривать некогда, торопятся всё успеть. Либерман хотел было открыть окно на проветривание, но три глотки одновременно взмолились о пощаде, мол, им холодно, а Тиунов, оторвавшись от истории умершего, рекомендовал Либерману обследовать щитовидную железу на предмет гипертиреоза.
Энцефалопаты, блин. На улице лето, а им холодно. Лёва пожал плечами и равнодушно пошел переодеваться. Еду, приготовленную на сегодняшнее дежурство, он хотел засунуть в холодильник, но с первого раза не получилось. Весь холодильник был заставлен грязной посудой, пустыми грязными банками, кастрюлями, тарелками с уже позеленевшими от плесени и покрытыми инеем пельменями. Хотел возмутиться, но вспомнил, что и сам периодически грешил тем же. В отделении была традиция: чтобы не мыть посуду, нужно поставить тарелку с небольшим остатком еды в холодильник – «зачем выбрасывать, вдруг кто-нибудь доест». Время от времени холодильник распахивал заведующий отделением, после чего все содержимое вместе с грязными тарелками выбрасывалось в мусор. Либерман в итоге с трудом впихнул свой пакет, точнее – не впихнул, а забил его в холодильник.
Потихоньку начали собираться врачи, перекидываясь новостями. Примечательно, что каждый входящий порывался проветрить помещение, но тут же останавливался протестами отдежуривших врачей. В 7:55 вошел Поляков Валерий Владимирович – заведующий отделением торакальной хирургии. Не спрашивая никого, подошел к окну и открыл его настежь, закрыл глаза, вдохнул утреннего прохладного воздуха и протянул «Хорошо». Постояв еще минуту, направился к выходу. Никто ничего не сказал, только переглянулись, а Тиунов кинулся закрывать окно, как только Поляков вышел за дверь.
После обхода по реанимации в 08:20 началась отделенческая планерка. Ординаторская заполнилась до отказа врачами и медсестрами отделения. Поляков натянул на самый кончик носа очки, взял на проверку у Тиунова историю умершего и буркнул себе поднос: «Отчитываемся». Дежурные медсестры стали докладывать, сколько больных состояло, сколько выписано, сколько поступило, у кого что по дренажам, кто температурил, кто готовился на операцию и т.п. Потом слово было по традиции предоставлено старшей медицинской сестре, которая, если и не болела шизофренией, то шизоидный характер имела точно. В миллионный раз она стала повторять информацию, которую каждая медсестра прекрасно знала и выполняла. За температурой в холодильниках с препаратами нужно следить и информацию записывать в температурный журнал холодильника, техучеба для сестер будет в пятницу в 12:00, и на ней нужно всем быть, пробирки нужно подписывать черным маркером и т.п. Монолог старшей медсестры был окончен, и в ординаторской повисла тишина. Поляков что – то, не мог разобрать в истории, бубнил себе под нос, потом опомнился, окинул взглядом подчиненных и озвучил: «Работаем». Персонал лениво начал разбредаться по своим рабочим местам. Начинался обычный рабочий день в обычной городской больнице города Сталеварска.
После планерки у врача почти всегда есть от 5 до 15 минут, когда сестры готовят пациентов к обходу врача, к операции, раздают направления на анализы и т.д. В ординаторской в это время начинается кофе-чаепитие с горячим обсуждением общественно-политической обстановки в мире, России и регионе. Потом врачи расходятся по рабочим делам. Либерман первым сегодня ангажировал постовую сестру Лену на обход, поэтому через 10 минут она зашла с полотенцем и журналом обходов и сказала: «Лев Наумыч, больные готовы». Обычно во время обхода врач расспрашивает пациентов о самочувствии, жалобах, осматривает, делает назначения, что-то уточняет, если необходимо. Так бывает в обычных условиях. Пациенты в палатах, где Либерман был лечащим врачом, под такие условия никак не попадали. У Либермана были палаты для «декретированных слоев населения», а именно: палата для инвалидов, палата для ВИП – пациентов и палата, в которой лечились асоциальные элементы. Естественно, что в таких палатах приходилось задерживаться дольше, чем в обычных. Если с первыми двумя палатами все понятно, то о палате для асоциальных элементов нужно сказать отдельно. Вначале асоциальные элементы (БОМЖИ, опустившиеся до животного состояния люди, убежденные засранцы и т.п.) лежали в обычных палатах с обычными пациентами. Но согласитесь, что наблюдать, как ваш сосед по палате помочился в вашу кружку, или испражнился в холодильник, или поджег подушку, или гоняет ночью чертей и многое другое, нормальному человеку не понравится. По этой причине Поляков «оборудовал» для таких пациентов палату №8, типа «вольер». Обстановка в палате была спартанская – железная раковина вместо керамической, окно было наглухо завинчено и не открывалось, снаружи окна решетка на замке (ключ от замка на посту), матрасы упаковывались в клеенку, дверь в палату демонтирована, вместо двери клеенчатая занавеска. Находилась палата в самом дальнем углу отделения и просматривалась с сестринского поста.
