Люди, прошедшие войну, не любят о ней говорить. Они предпочитают уходить от ответов, менять тему или вовсе молчать. Больно и тяжело ворошить страшное прошлое, вновь бередить едва зажившие раны. Однако для них, для тех, чьи жизни навсегда изменила война, нет ничего ужаснее, чем обесценивание событий, ставших их судьбой.
Однажды мой младший брат, мальчик девяти лет, в очередной раз встал из-за стола, говоря:
– Я не хочу есть этот невкусный суп!
– В чем дело, Саша? – возмутился папа. – Все тебе не так.
– Дедушка в годы войны и мечтать о таком супе не мог! – строго проговорила мама, взяв мальчика за руку.
– Как же они войну выиграли, если не ели ничего? Чудеса какие-то! А может, никакой войны и не было?! – выпалил Саша, выдернул руку, метнувшись в сторону двери. От резкого движения он врезался в деда, заходившего в комнату и случайно оказавшегося свидетелем этого разговора. Спокойным, но властным движением дед указал Саше на стул, а сам сел во главе стола.
– Говоришь, не было, наверное, и друзья твои так считают?
Он сделал несколько глубоких вдохов и заговорил, переводя взгляд то на Сашу, то на меня:
– 21 июня 1941 года заканчивался второй год моей службы. Оставалось всего три месяца, в календаре зачеркивались дни, оставшиеся до приказа. Мы строили планы на будущее, каждый мечтал о своем. Тогда никто не верил в возможность войны с немцами, хотя они были уже в Польше. Правда, нас уже вторую неделю везли к границе, но все равно все считали, что это просто мера предосторожности.
Вечером того дня наш отряд был расквартирован в окрестностях литовского города Варена,, где-то посреди леса, как это обычно бывало. Разместили нас в палатках по 6 человек, накормили ужином, объявили отбой. Спать не хотелось совсем. Мы лежали и еле слышно переговаривались, прислушиваясь к звукам ночного леса. Постепенно всё смолкло. Лагерь затих. Не помню, как и я погрузился в приятное облако сна.
Проснулся от приближающегося сильного гула. Успел понять: рев самолетов, еще подумал, что для учений слишком рано. Вдруг совсем рядом – взрыв, второй, третий. И началось… Все повыскакивали из палаток, бросились кто куда. Кругом стоны, крики: кто от боли, кто от страха. Паника. Суматоха. Все бегут, и я бегу, куда не знаю. Слева упадет, я – вправо, справа рванет, я – влево. Потом слева бухнуло что-то большое, осколки в разные стороны. Я пригнулся, на мгновение зажмурился, закрыв голову руками. Открыл глаза: прямо передо мной парнишка, упал, как подкошенный. Трогаю – пульса нет. Ужас охватил меня. Как так?! Он еще теплый! Вот только что спешил спрятаться!
А с неба все сыплются и сыплются снаряды. Вижу боковым зрением, что Нюра мечется на месте, где еще несколько часов назад была полевая кухня, а теперь ничего не разобрать из-за огня. Я крикнуть ей хотел, чтоб бежала, дура, но успел только рот открыть. Взрывом повалило огромное дерево, и оно упало прямо на нее. Дальше все как в тумане: крики, самолеты, взрывы, люди, и снова крики, взрывы…
Когда очнулся, все уже закончилось. Я пострадал не сильно, видимо, легкая контузия, но все равно сразу не решился встать. Страшно было увидеть то, что неизбежно меня ожидало. Не верил, что такое бывает! Земля была красная от крови. Кругом тела, тела, тела. Тьма тел! Нас около 5000 человек было переброшено, и вот они все тут. Сознание отказывалось понимать, как это возможно?!
