– А прогресс-то не стоит на месте, – сказал мистер Том Смоллуэйс. – Казалось бы, куда уж дальше, – добавил он.
Мистер Смоллуэйс высказал свое замечание задолго до начала войны в воздухе. Он оседлал забор в конце сада и смотрел на большой газовый завод в Бан-Хилле. Его взгляд не выражал ни одобрения, ни порицания. Над комплексом газгольдеров возникали причудливые формы: колеблющиеся пузыри наклонялись и раскачивались во все стороны, росли и круглели на глазах. Шло наполнение воздушных шаров для послеобеденной субботней воздушной прогулки членов Южно-Английского аэроклуба.
– Каждую субботу летают, – заметил сосед-молочник, мистер Стрингер. – Как будто только вчера весь Лондон приходил подивиться на воздушный шар, а нынче каждая деревня устраивает вылазки. Или вылетки? Газовые компании на них молятся, что на твоих спасителей.
– В прошлую субботу я с картофельных грядок три тачки гравия вывез, – подхватил мистер Том Смоллуэйс. – Три тачки! Балласт они скидывают! Часть растений поломали, часть с концами засыпали.
– Бабы, говорят, и те летают!
– И от нас еще требуют, чтобы мы называли их дамами, – поддержал соседа мистер Том Смоллуэйс. – Какие же это дамы, коли они летают по воздуху и кидаются в народ камнями? Что ни говори, а я себе благородных дам не такими представлял.
Мистер Стрингер покачал головой в знак согласия, и оба снова предались наблюдению за набухающими тушами воздушных шаров, сменив выражение лица с безразличного на осуждающее.
Мистер Смоллуэйс был зеленщиком по профессии и садоводом по зову души. Низкорослая супруга мистера Смоллуэйса Джессика присматривала за лавкой. Небо сотворило его для жизни в спокойном мире, вот только спокойствия в мире не озаботилось создать. Мистер Смоллуэйс жил среди неудержимых, нескончаемых перемен, причем в таком месте, где повадки мира вызывали крайне нехорошие подозрения. Злоключения были плотью от плоти почвы, которую возделывал мистер Смоллуэйс. Аренду участка приходилось обновлять каждый год в надежде на милость комитета землевладельцев, считавшего его огород вовсе не огородом, а подходящим участком под застройку. Над садом и огородом – последними клочками сельских угодий в округе, охваченном новыми (далеко не сельскими) веяниями, – нависало скорое распоряжение об отмене аренды. Мистер Смоллуэйс как мог убеждал себя, что любые перемены – к лучшему.
– Казалось бы, куда уж дальше, – повторил он.
Престарелый отец мистера Смоллуэйса еще помнил Бан-Хилл идиллической кентской деревушкой. Он служил кучером у сэра Питера Бона, пока не разменял шестой десяток, после чего начал прикладываться к бутылке и развозить пассажиров со станции на омнибусе; так он дотянул до семидесяти восьми и только тогда отошел от дел. Сморщенный старый кучер сидел у очага, готовый излить свои воспоминания на любого зазевавшегося незнакомца. Он мог поведать о бывшем поместье сэра Питера Бона, давно расчлененном на строительные участки, о том, как этот магнат заправлял сельской жизнью, пока здесь еще существовала сельская жизнь, о стрельбе и охоте, о лабазах вдоль большака, о поле для крикета в том месте, «где нонче газовый завод», и о сооружении Хрустального замка. Хрустальный замок находился в шести милях от Бан-Хилла, его величественный фасад сверкал поутру и выделялся синим контуром на фоне предвечернего неба, а по ночам его огни играли для жителей Бан-Хилла роль дармового фейерверка. Потом появилась железная дорога, за ней – виллы без конца и края, газовый завод, гидроузел, огромное море уродливых домов для рабочих, наконец, провели дренажные работы, и ручей Оттерберн, в котором пропала вода, превратился в грязную канаву. Появились вторая железнодорожная станция – Южный Бан-Хилл, новые дома – много-много домов, торговые лавки – много-много лавок, конкуренция, магазины с витринами из прессованного стекла, школьный совет, налоги на землю, омнибусы, трамваи до самого Лондона, велосипеды, автомобили – много-много автомобилей, и библиотека Карнеги.
– Казалось бы, куда уж дальше, – разводил руками мистер Том Смоллуэйс, живя среди этих чудес.
Но чудеса продолжали прибывать. С первого же дня лавка зеленщика, которую он открыл в самом маленьком из сохранившихся деревенских домов в конце Хай-стрит, выглядела испуганной и затаившейся, словно скрывалась от преследователей. Когда Хай-стрит вымостили, лавчонка оказалась ниже уровня тротуара, и в нее приходилось спускаться по трем ступенькам. Том старался продавать только свой товар – отличного качества, но немногочисленный. Однако прогресс постучался и в его витрину, на ней появились артишоки и баклажаны из Франции, заморские яблоки из Нью-Йорка, Калифорнии, Канады и Новой Зеландии (красивые фрукты, как говорил Том, но английскими их не назовешь), бананы, диковинные орехи, виноград, манго.
Автомобили, сновавшие с юга на север и с севера на юг, становились все мощнее, все практичнее, проносились мимо все быстрее, воняли все сильнее, уголь и посылки вместо вымирающих фургонов в конной упряжке развозили большие громыхающие бензиновые повозки, омнибусы на конной тяге уступили место автобусам, даже кентская клубника, вечером отправлявшаяся на лондонские рынки, привыкла к лязгу машин и предпочитала его тележному скрипу, по дороге теряя аромат под воздействием бензиновых паров.
Вдобавок молодой Берт Смоллуэйс обзавелся мотоциклом…
Здесь следует пояснить, что Берт относился к прогрессивному крылу семейства Смоллуэйс.
Ничто не говорит о беспощадном напоре и всеохватности прогресса красноречивее, чем то, насколько глубоко он проник в плоть и кровь семейства Смоллуэйс. Впрочем, в характере юного Смоллуэйса было нечто прогрессивное и предприимчивое еще до того, как он вырос из коротких штанишек. В пятилетнем возрасте Берт потерялся на целый день, а когда ему не было еще семи, чуть не утонул в водохранилище нового гидроузла. В десять лет настоящий полицейский отобрал у него настоящий пистолет. Мальчик рано научился курить, причем не трубку, набитую оберточной бумагой, и не тростник, как Том в детстве, а настоящие американские сигареты, продававшиеся в мелкой расфасовке. К двенадцати годам он шокировал отца нецензурными выражениями. В этом же возрасте нанимался донести поклажу со станции и продавал еженедельник «Бан-Хилл экспресс», тратя свои доходы – три с лишним шиллинга в неделю – на чипсы, комиксы, сигареты и прочие удовольствия и развлечения, считавшиеся атрибутами приятной жизни. Такое поведение не мешало его увлечению литературой, позволившему парнишке закончить седьмой класс школы в чрезвычайно юном возрасте. Я все это рассказываю для того, чтобы природные задатки Берта не вызывали у вас сомнений.
