Возмездие
Полина Зорина, молодая двадцатипятилетняя медсестра, осторожно приоткрыла дверь в девятую палату. Пришло время колоть обезболивающее – шли лишь вторые сутки после ампутации.
Когда девушка приблизилась к кровати, лежавшая, казалось бы, в забытьи пациентка резко распахнула свои очерченные тёмными кругами ввалившиеся карие глаза и, закусив губу, попыталась приподняться:
– Не … не при…шёл?
Полина, вздрогнув, покачала головой:
– Я звонила… звонила вашему супругу… У него пока не получается… не получается прийти… Давайте сделаем укол…
Женщина глубоко, судорожно вздохнула и, не отвечая, отвернулась к стене.
Ловко перетянув безвольную, отёкшую, унизанную перстнями блеклую руку, медсестра умело ввела инъекцию и быстро вышла, тихо притворив за собой дверь.
…Анна закусила губу, чтобы не расплакаться от обиды. От обиды на Дениса. Обиды на судьбу-злодейку, на жизнь у неё уже давно не было: женщина смирилась с неизбежностью, смирилась с приближающейся смертью, смирилась с тем, что дама с косой, по сути, стоит уже на пороге.
С усилием приподнявшись, Анна скользнула взглядом по складкам одеяла, чётко обрисовывавшим контуры её ампутированной ноги. Теперь, благодаря болеутоляющим, нога лишь заунывно ныла в месте ампутации, и не было той дёргающей, жгучей, кусающейся и непобедимой боли в изгрызенных раком таранной и берцовой костях.
Ампутация не спасала её от смерти, даже, наверное, не продлевала жизнь – метастазы, эти безжалостные «гонцы» рака уже давно поселились в лёгких, но, измученная болью, которую не побеждало ни одно болеутоляющее, Анна дала согласие на операцию…
Полина, закрывшись в ординаторской, достала свой новенький мобильник и злыми глазами уставилась на телефон.
– А вот позвоню ещё раз! – вдруг с вызовом сказала она. – Она же умирает! Ну, должен же он прийти!
Медсестра набрала знакомый номер и долго слушала заунывные гудки в трубке.
Денис, небрежно щёлкнув пальцем по экрану мобильника, отклонил вызов со знакомого и уже успевшего надоесть номера. «Ну, чего прицепилась как репейник, дура?» – со злостью подумал он о медсестре и перевёл взгляд на свою молодую спутницу – Кристину.
Мягкий, трепетный, живой огонь горевших на столе свечей бросал едва заметный тёплый отблеск на её нежную, упругую кожу, тускло, матово отливали тщательно завитые густые русые волосы, тени от длинных ресниц дрожали на щеках…
«Хороша девчонка, мне под стать», – подумал Беркутов, и его мысли почти сразу, без всякого перехода, переключились на больную жену: «Сколько ещё эта полудохлая кляча будет стоять на моей дороге и отравлять мне жизнь?»
Денис опрокинул стопочку дорогого коньяка и обежал взглядом полупустой, прокуренный зал дорогого пермского ресторана «Жемчужина»:
– Пойдём что ли – потанцуем? – буркнул Беркутов, по-хозяйски схватив Кристину за руку и едва ли не силой выволакивая девушку из-за стола.
***
…Убаюканная снотворным, Анна, наконец, забылась неглубоким, тревожным сном. И вдруг её обступили видения из далёкого прошлого…
…Ей вновь было одиннадцать. Она видела низенький, приземистый, в два окна, домик бабушки, светлую, чистую кухоньку и огромный покрытый кружевной скатертью стол, на котором так часто красовались маленькие, горячие, мягкие, как пух, оладьи – как хороши они были с вишнёвым вареньем! – и тёмный образок в углу…
Анна снова валялась на душистом, мягком сене на сеновале. Вновь лежала в тенистом саду под старой, кривой, суковатой грушей, наблюдая, как быстро и ловко вышмыгивают из крохотного гнезда, прилепленного под крышей бабусиного дома, юркие ласточки. Совсем рядом с Аней, едва не стукнув по голове, упала сочная переспелая груша. Девочка подняла её, небрежно обтёрла о старенький сарафан и вонзила зубы в сладкую, сочную, терпкую мякоть…
Анна понимала, что умирает. Угасает, тает, как свеча.
Нет, страха не было. Донимала только боль – теперь, когда обезболивающее кололи только раз в сутки, ежедневные перевязки культи стали пыткой.
Да ещё обида на мужа голодной псиной грызла душу. А Денис всё не приходил…
Зато по ночам в гости к ней приходило её прошлое.
…– На сегодня, Глеб, всё. Ты молодец, стараешься, уже лучше «р» выговариваешь.
Ободряюще улыбнувшись шестилетнему мальчугану, Аня глянула в окно, за которым стеной лил провороненный синоптиками ливень. Ну, и как теперь до остановки дойти?
В прихожей девушка столкнулась нос к носу с высоким рыжеволосым парнем, приходившим чинить старенький телевизор. В руках незнакомец держал большой зелёный зонт.
Через много лет на любопытные вопросы сына и дочери: «А как вы с папой познакомились?» Анна всегда отвечала, что их познакомил зонт. И это была чистая правда, хотя в тот вечер они с Алексеем всего лишь дошли под одним зонтиком до автобусной остановки – и разъехались в разные концы города.
Ни один из них не почувствовал в тот вечер, что вот она, вторая половинка, рядом – только руку протяни…
А потом их свела сама судьба. По весне встретились случайно на утренней пробежке в парке.
Через несколько дней Лёша пригласил Аню в кино. Любовь пришла к ним не сразу – оба долго приглядывались друг к другу, проверяли себя…
Они поженились зелёными студентами, через год родился Максим. Потом – Вика.
Денег постоянно не хватало. Аня, уложив детей, ночи напролёт пекла коржи для тортов, а потом сдавала в соседнее кафе, через два года ставшее рестораном. Лёшка днём преподавал в универе английский, а ночью подрабатывал переводами.
Когда завелось немного деньжат, Алексей стал скупать битые авто. Разбирал их, продавал на запчасти.
Они выжили. Сменили свою зачуханную «однушку» в отдалённом спальном районе Перми на просторную четырёхкомнатную квартиру в самом центре.
…– Мама, это теперь моя комната? – огромные, недоверчивые, тёмные, широко распахнутые, бархатные глаза семилетней дочери смотрели на неё в упор.
– Да, Вика, твоя…
В тридцать лет Анне удалось, наконец, реализовать свою давнишнюю, заветную розовую мечту: на пару с мужем они стали хозяевами небольшой кофейни «Млечный путь».
Это были самые счастливые годы в жизни Анны. Они начинали практически с нуля: всё, что было у них с Лёшей – это любовь к кофе, увлечение «кофейной» культурой и желание приобщить к ней побольше пермяков. Спустя несколько лет кофейня Бархатовых стала модным, элитным местом, здесь дважды в год проводились кофейные чемпионаты – зимний, под Рождество, и летний – в конце июля.
…– Мама, а этот волчонок теперь у нас будет жить? – восьмилетний сын оглушительно завизжал от радости и повис у Анны на шее.
– Макс, это не волчонок. Это – щенок немецкого дога. И да, он будет жить у нас…
