Горизонт простирался бесконечной идеально ровной полосой. Чёрная твердь промёрзлой земли и серая застиранная занавеска предрассветного неба. Где-то там, на границе двух противостоящих друг другу миров, скакал златогривый в яблоках конь, цокая копытами с железным противным лязганьем.
Герхардт Камински, мужчина тридцати четырех лет, заворочался во сне встревоженный неприятным звуком. Недовольно замычал, буркнул что-то вроде: "Ну, это не дело!" и открыл глаза. Небыло ни горизонта, ни коня серого в яблоках. На Камински смотрел знакомый потолок спальни с пыльной люстрой в виде трех стеклянных лилий на деревянных гнутых стеблях, и трещиной, делящей его ровно пополам. Она (трещина) появилась вместе с новыми соседями. Три года назад шумное семейство купило квартиру этажом выше – у отставного полковника. И первое, что они сделали после заключения сделки – начали ремонт, который, кажется, грозил не закончиться никогда.
Четвертый месяц каждое утро Герхардта начиналось с оглушительного жужжания дрели, стука и музыки, под которую работали строители. Бодрые восточные ритмы в которых Камински начинал угадывать знакомые слова.
Просыпаясь в своей холостяцкой постели, и видя трещину над головой, Герхардт частенько размышлял о том, что хорошо бы вытащить из пыльной темной кладовки стремянку, вооружиться мастерком, шпаклёвкой и стереть трещину с потолка. Вторым по популярности размышлением по утрам были мысли на тему – как набраться злости и пойти потолковать с невоспитанными узбеками. Третьим – найти хорошего риэлтора, продать эту квартиру, а другую купить. В доме, где у всех соседей уже есть хороший ремонт!
Так было бы и сегодня, если бы не лязгающий железный звук, неприятно ворвавшийся в это утро. Он неожиданно повторился. Громкий и отчетливый. Будто по железному карнизу размеренно бряцали молотком.
Камински тихо ругнулся и сел в кровати. Протянул руку к тумбочке чтобы взять очки в тяжёлой чёрной оправе и нацепить на нос.
Снова утро начиналось с шумных соседей и неизвестно сколько ещё предстоит терпеть!
Может, пора уже подняться к ним и потребовать?…
Может, это само мироздание говорит:
– Хватит, Герхардт! Пора что-то менять! Соберись и прекрати уже этот бардак! Будь же мужиком, Камински!
Но стоило перевести взгляд на часы на прикроватной тумбочке, чтобы забыть обо всем. И о соседях, и о бряцающем копытами коне. Забыть, и подпрыгнуть. И откинуть одеяло. И сунуть тонкие белые ноги в домашние шлепанцы, вскочив в панике с кровати.
Камински заметался по квартире, как испуганная мышь, пойманная в банку.
"Кофе! Бриться! Чемодан! Билеты!.." – мысли метались в голове, как разбушевавшаяся толпа орущих первоклашек.
Каждый день Камински смотрел на беспокойную стайку школьников, шумно сыпавшихся из чугунных ворот через дорогу. Смотрел, не спеша попивая поздний кофе и размышляя о том, что вот это и есть "частицы бестолкового Броуновского движения". Иллюстрации лучше не придумать.
Сейчас Камински и сам в некотором роде был этой частицей. Многорукий и вездесущий, он ставил на плиту кофейник, и спешно брился, и бросал вещи в чемодан, бегая из одного угла темноватой квартиры в другой, громко шлепая тапками по паркетному полу.
Смена белья, носки, пара сорочек, брюки, галстук, туфли, фланелевая пижама в мелкую красную клетку, запасные очки в твёрдом футляре, книжка для записей и
блокнот для набросков, твердый металлический пенал с карандашами и мягкая пачка растворимого кофе, три квадратных плитки молочного шоколада, пакетик жареного миндаля, книжка "1000 и одна головоломка" и недочитанный Франц Кафка в мягкой обложке. Далее в чемодан была утрамбована внушительных размеров аптечка. В ней было все – начиная пастилками от кашля и таблетками от изжоги, и заканчивая берушами, пластырями и набором для перевязки.
Никогда не знаешь, что может случиться.
Наскоро побрившись и заклеив порезы наслюнявленными обрывками белоснежной туалетной бумаги, Камински сложил в чемодан дорожную косметичку. Она хранила в своих темно-синих раздувшихся от содержимого недрах электрическую бритву, зубную пасту, зубную щётку, лосьон после бритья, зубную нить, шампунь и гель для душа в крохотных флаконах, дезодорант без запаха и пену для бритья.
После короткого размышления над чемоданом, уперев в бока тонкие руки, Камински добавил небольшой плоский флакон с пижонски поблескивающей золотой крышкой – туалетная вода с теплым сладковатым ароматом сандала и табака. Чуть поколебавшись Герхардт сделал пару пшиков на себя и один в чемодан. Приятно быть аккуратным молодым мужчиной. Но ещё приятнее, быть мужчиной, от которого приятно пахнет.
– Кажется, все, – пробормотал Камински и наклонился застегнуть чемодан. Потом аккуратно закрыл на замочек, ключ убрал в кармашек чёрного портмоне, а чемодан тщательно обернул плёнкой – не любил возиться с этим в аэропорту.
Чемодан был вывезен в коридор и на него
легла небольшая затертая сумка из коричневой кожи. Сверху, чтобы уж точно не забыть – паспорт, бумажник и билет, мобильный телефон, аккуратно свернутый провод зарядного устройства и наушники в темно-зеленой коробочке. Все эти мелкие вещи он всегда раскладывал на виду, чтобы не оставить дома в суматохе.
Герхардт Камински был из тех суеверных людей, которые никогда не собирают чемодан заранее. Только в день отъезда. И сейчас, когда после всех сборов оставалось ещё пятнадцать минут до приезда такси, он был чертовски доволен собой – есть время не спеша выпить кофе.
Камински застегнул на запястье рыжий ремешок старых механических часов "Луч" – память об отце. Поправил манжеты голубой рубашки в тонкую белую полоску, одернул свитер с орнаментом и прошёл в кухню – по его расчётам кофе достиг той самой температуры, когда его приятно пить, не давясь и не обжигая при этом губы.
Путь предстоял не близкий, беспокойный и Герхард чувствовал необходимость настроиться.
Всякое путешествие для него являлось выходом из зоны комфорта которую он много лет кропотливо выстраивал вокруг себя, сознательно делая жизнь предсказуемой и удобной. Как будто это могло спасти его от бурь, что иногда насылал враждебный мир, выбивая почву из-под ног и руша планы.
Маленький мирок Герхардта Камински был привычным до монотонности. Здесь все имело значение и каждое время дня хранило свои ритуалы, которые соблюдались неукоснительно.
Утром с понедельника по пятницу подъем по будильнику в 7:00. Горячий душ. Растирание худого жилистого тела жёстким махровым полотенцем. Два коротких пшика дезодоранта под каждую подмышку. Бритье у круглого зеркала в ванной. Лосьон всегда одной и той же марки примерно с тех пор, когда Герхард впервые взял в руки бритву, что бы без жалости срезать несколько жёстких волосков появившихся на подбородке.
