– 1 –
БЕСЕДА С ПАСТОРОМ
Вот вам два способа окрасить даже самую тоскливую беседу в яркие краски: говорить о религии, говорить о политике. Правда, обычно, ничего позитивного эти яркие краски не несут. Повезет, если в конечном счете все участники беседы разойдутся, хлопнув дверьми. Но ведь это второстепенное.
Однако, за редким исключением, в таких дебатах все может решиться и мирным путем.
– Так ты хочешь сказать, – начал Питер Кайзер, – что Библия, по твоему мнению, писана людьми.
– Это не мнение, мой мальчик, а твердая уверенность, – ответил священник Саймон.
– Но, так ведь говорят атеисты, – заметила Элис Кайзер, окидывая собеседника непонимающим взглядом. Она считала, будто все верующие обязательно должны враждовать с неверующими.
– Или, на крайняк, баптисты, – заметил Питер. – Но никак не католики.
– Это не значит, что все наши утверждения должны разниться, – сказал священник.
Городок под названием Гленни, что в Мичигане, был лишь крохотной деревушкой, но имел свою, какую-никакую, инфраструктуру. Пара продуктовых магазинов, церковь, гостиница – этого было достаточно. Но Гленни, скорее, был чем-то вроде проходного двора: туда нередко наведывались заплутавшие по Мичигану путешественники. Мало кто переезжал сюда, а если и переезжал, то надолго не задерживался. В получасе езды отсюда, в соседнем городе была школа, куда ездили на автобусе местные дети, в то время как сам Гленни школой не располагал. Была одна, но от нее остались одни лишь обломки. Юноши и девушки использовали теперь это место для не самых пристойных, а иногда и не самых законных дел.
Суетой здесь никогда и не пахло, вся жизнь кипела в столицах и крупных городах. Но было в этом крошечном городе какое-то свое, особенное очарование, что-то, от чего веяло беспритворством и открытостью. Будто человек, что с первых минут поражает своей искренностью, который тут же выкладывает все карты на стол. Есть и темная сторона: так легче углядеть изъяны.
И все же он был невероятно красив и уютен. С северной стороны его обрамлял густой лес, в который проползал узенький водоток с кристально чистой водой. Там были и зеленые холмы, которые летом разливались буйством красок от обилия полевых цветов, и небольшое озеро, и поляна посреди леса, разросшаяся такой высокой травой, что казалось, будто в ней можно утонуть.
Гленни настолько мал, что почти каждый житель знает друг друга в лицо, а слухи здесь разлетаются крайне быстро. Сегодня у тебя умерла бабка, а уже завтра твоей утрате соболезнует продавщица из продуктового магазина, которую ты даже не знаешь. Ты и в магазине-то этом впервые закупаешься!
Впрочем, можно было не сильно переживать насчет отсутствия всех благ жизни, которыми располагали города побольше. До них было рукой подать, если у тебя есть автомобиль или деньги на автобусный билет.
– Но как может служитель церкви так говорить про Библию? – возмутился Питер. Как и Элис, его сестра, он был узок в своих суждениях, если дело касалось веры. – Это вообще законно?
– В вере нет законов, – ответил Саймон беспокойному другу.
– Да, но в религии-то есть, – неуверенно сказал Кельвин Мейсон, который просто не мог оставаться безучастным в беседах, где фигурируют опасные темы для светских бесед.
– Вот как, – сказал Саймон, почесав седой затылок. – Значит, ты думаешь, что смыслишь в религии больше меня? – Он взглянул на него с укоризной, но по-доброму и Кельвин отвел взгляд.
– В Интернете сказано, что священнослужители должны следовать библейским писаниям, – сказала Элис, чье лицо в полумраке летнего вечера легонько освещал включенный экран телефона.
Пожалуй, время дать вам возможность иметь более широкое представление о тех, за кем вы будете наблюдать ближайшие часы.
Питер и Элис – двойняшки. И пусть о них с трудом можно было сказать, что они выглядели, как две капли воды, у них все же имелись общие внешние черты: худоба (у Элис – в меньшей степени), черные, как вороньи перья, кудри, большие глаза, которые отличались, разве что, цветом. У Элис – карие, у Питера – зеленые. Чуть горбатые, но маленькие носы. По-детски белоснежная кожа, вся в заметных рубцах от акне, от которого страдали оба в подростковом возрасте. Когда они улыбались, то обнажали свои волчьи клыки по бокам и неровные, но белые и здоровые зубы. Питер жить не мог без рубашек, он презирал футболки и любую одежду с короткими рукавами, а летом, чтобы не было жарко, носил все свободное и хлопковое. Элис была не столь привередлива в одежде, оттого и носила, что под руку попадется. Иногда, к слову, попадались и вещи брата.
Кельвин был голубоглазым блондином, с чувственными, но не совсем женственными чертами лица, впалыми глазами, густыми полупрозрачными бровями. Он выделялся высоким ростом, нескладным телосложением и немного грустным взглядом. Он редко улыбался и возраста был того же, что и двойняшки. У Кельвина тоже были свои некоторые заморочки по поводу внешнего вида: например, волосы он всегда завязывал в пучок и не подстригал коротко ни при каких обстоятельствах. А вид человеческих ступней вызывал у него в высшей степени отвращение, поэтому он никогда не носил открытую обувь, даже в сорокаградусную жару.
Саймону было всего сорок семь лет, но глядя на него, напрашивалась цифра куда больше. Лет так на пятнадцать-двадцать. Лицо изрезали глубокие морщины, кожа покрылась пигментными пятнами, на голове красовалась лысина, а суставы на руках уже начал поражать артрит. Тем не менее, черты его лица нельзя было назвать грузными, тяжеловесными, совсем наоборот, они были приятными и мягкими: тонкие губы, аккуратный нос с небольшой горбинкой, точеные скулы. Только морщины не позволяли называться ему первым красавцем, хотя, маловероятно, чтобы он этого так уж сильно хотел. Голос у Саймона всегда был спокойный, бархатный. Голос человека, который ни о чем не беспокоится. Был холост, без детей. Обычно он носил церковное одеяние, но в свои выходные рядился в рубашки и брюки, напоминающие те, что надевают, когда идут играть в гольф.
– А еще в Интернете сказано, – произнес он, – что священнослужители должны плеваться на атеистов, сторонников абортов и гомосексуалов. – Он бросил на Элис беглый, многозначительный взгляд. – И я бы сказал тебе, что делаю с тем, что пишут в Интернете, но священнослужителям не положено произносить такое вслух.
Питер вытащил из кармана пачку сигарет и вынул из нее одну. Кельвин просверлил его осуждающим взглядом – он терпеть не мог запаха сигарет. Но Питер лишь сунул одну меж губ, поджег ее, медленно втянул в себя дым и мирно ему улыбнулся.
