Адам Плиев - Возможные истории

Как старый, умный, глупый представить себя перед зеркалом, с большими ушами, – больно видеть.

Мычащий хобот, дующий злость и кубы дыма по проспектам.

Я хочу забвения в искусстве своём и жизни. Творение – не мое. Ведь я лишь раб, и есть Господь. Он слышит, что я говорю в своих стенах. Как я пытаюсь впасть в движение, чтобы покинуть бывалые дома. Тут нет аппетита быть.

Пытаясь угодить своим обычаям и вкусам, стараюсь насытить бытийное брюхо, а легче перерезать станком. Я дал себе знать, что я – обычен.

Мы все – таки желаем да делаем что-то, что несхоже друг с другом. Я пытаюсь быть собой, и зря. Цель – остаться таким, как все. Являться массой, не выделяться.

Мне надо уходить. Жизнь коротка.

При таком ветре, как стоит сейчас во дворе, – легче остаться дома, чем не оставаться.

Я люблю лето и при этом уважаю все другие сезоны.

Я не думаю, что из меня бы вышло стоящее хоть что-то, но я старался делать свое дело таким образом, как будто бы я делаю это в последний раз. Словно это мой последний шанс, который я, не имею право, потратить попросту.

Я занимался танцами: я не ходил на всякие кружки, я танцевал дома, в комнате, на улице на асфальте, стоя ногами. Мне нравилось танцевать.

Надев свои черные ботинки, штаны и подвернув их, я бросился бросать на тело белую футболку с треугольным вырезом на груди.

Выйдя из дома, я двинул в сторону дороги.

У меня был небольшой плеер и большие серые наушники, со сломанным микрофоном, – такие наушники используются для компьютерных устройств, включая и планшеты с ноутбуками.

Время было достаточно много до начала восьми часов вечера: осталось еще шесть часов.

Моя цель была станцевать все эти шесть часов.

Это было утомительно, но разве для таких отговорок я бегал целую неделю в спортзале на втором шоссе, что находится в конце города, в котором я не живу?

Мой плейлист был насыщен на три часа. Через три часа плейлист пошел бы на повтор, но этого я не смог бы заметить по причине того, что песни в плейлисте – я буду слушать во второй раз. Первый раз я слушал перед тем, как их закачать.

Я стоял, настраивал себя.

Рядом проходили незнакомые мне люди, которые не видели меня, к моему глобальному сожалению.

Это был волнительный момент. Музыка уже горела.

Я сделал глубокий вдох.

Удар в спину. Грузовик.

Тот выстрел дал о себе знать.

Он оглох, но в ушах его, которые были заполнены кровью, стоял одновременно тихий и громкий звук, схожий со свистом.

Никогда в жизни, слышите? – Никогда он не стремился жить так, как в тот момент.

Он вспомнил лик матери своей любимой, он вспомнил руки ее. Вспомнил то, как жизнь прекрасна, как мир прекрасен, как люди прекрасны.

Он любил все, что есть в мире том, где он был.

Жить оставалось лишь пару минут.

Лежа в окопах, он ждал дальнейший взрыв, что должен был накрыть его укрытие.

Он был ошарашен.

Он начал молиться.

– Кто тебя услышит, мальчик мой?

– Я надеялся на слух чей-то.

– На чей же?

– Не знаю. Я желал бы отсюда уйти.

– Так почему же ты не подашься в бега?

Стояло тёплое утро, когда роса ещё не успела уйти с глаз. Я сидел в кресле на веранде. Вокруг напевали птенцы, жужжали стрекозы, виднелся дремучий лес.

Я испытывал абсолютное спокойствие: у меня была любимая жена, дом и мой белый линкольн. Все то, что заставляло меня страдать и переживать – осталось позади меня в долгих прошлых годах.

Я сделал все, что должен был: добился всего желаемого и смог доказать себе, что я способен на все. Я оставил вредные привычки, в том числе и бросил курить. Все плохое забыто и похоронено. Я был счастлив.

Покачиваясь в своём удобном кресле, мне пришла в голову идея продолжить написание книги, которую я начал с недавних пор, дабы не тратить время попусту.

Как только я встал с кресла и двинулся к столу, поднялся ветер, который начал раскидывать все мои черновики с невероятной скоростью.

– Твою мать! – кричал я, забыв о том, что спит моя жена. – Стой-стой!

Листы бумаги разлетались в разные стороны: некоторые попадали на пол, другие залетели в открытую дверь, а все остальные полетели в сторону леса, за которыми я и побежал.

Странствуя по воздуху каким-то странным образом, бумаги задевали ветки деревьев и застревали в них. Некоторым удавалось уйти далеко в глубь. Все они в конце концов были помяты и наделены грязью.

Оказавшийся в сложившийся ситуации, я решил сбить одышку и отойти от осознания того, что я только что потерял большую часть своей книги.

– Мать твою…! Черт! Господи…!

Я был не в себе. Испортить так глупо свои рукописи мог, наверно, только я.

– Фух, что теперь делать-то?

Я разговаривал сам с собой. Предпринимать каких-либо решений я не мог, по причине прибытия в срыве.

– Да плевать, напишу новую. Не в первой.

Я отправился назад домой. Дыхание обратилось в норму, и я уже несколько остыл. Стоял лишь пот на лице и подмышках.

День имел отличное начало.

Я двигался в течении 15—20 минут, и никак не мог понять, почему я дошёл до леса быстро, а возвращаюсь так долго.

Я остановился, набросился на окружение своим взглядом и подумал вслух:

– Вроде бы, иду правильно. Вон мой лист на ветке.

Двинувшись дальше, я подумал о своей жене: не проснулась ли она и не начала меня искать. Если она встала – то это не хорошо. Надо было спешить, и я додумался добежать до дома.

Ноги уже были размяты после преследования мною моих черновиков, и потому я бежал легко и быстро.

Одышка снова вернулась ко мне, и снова стало не хватать воздуха; я остановился.

Присев на сук, я опустил голову и начал глубоко дышать, чтобы вернуться в прежнее, спокойное состояние.

Все было так необычно и странно, что я даже начал задумываться об этом – задаваться вопросами. В молодости к подобным вещам я относился вполне нормально, так как сам был не в здравом уме. Я творил всякое в своей жизни – я жил всю свою жизнь и радовался этому.

Ударившись в воспоминания, я вовсе позабыл о том, что мне нужно домой до пробуждения моей жены.