Сад Гефсимании всегда хранил прохладу,
Пленял волшебно-дивной красотой, —
Уединение давал он всем в награду,
Уставшим душам приносил покой…
Се место было любо и Иисусу,
С учениками часто там бывал…
И, объясняя заповеди жизни,
Пред ними ясно мир Он открывал.
Все было как обычно,
Подошел Он к саду.
И, обратившись вдруг к ученикам,
Он попросил их подождать Его у входа.
«Я должен помолиться сам!» —
И, взяв с собой Петра,
А также Зеведеевых обоих сыновей (Якова и Иоанна),
Тоске и скорби Он предался там.
И неустанно стал Он там молиться,
Стеная, обратился Он к Отцу:
«Душа Моя скорбит сейчас смертельно.
О, Отче Мой!..
И если се возможно,
То пусть минует Меня чаша та,
А если нет и все свершиться должно, —
Я уповаю, Отче, на Тебя!»
Вернувшись вновь к ученикам,
Их спящими нашел у входа.
Пока молитве предавался Он,
Их дух склонился сну в угоду…
И с горечью к Петру Он обратился:
«Чему Я вас всегда учил?
Не спать, а бодрствовать душою,
Чтоб символ Веры не почил…
Прошу вас бодрствовать, молиться,
Чтоб в искушение не впасть, —
Прошедший час для всех продлится,
Душе не даст тогда пропасть…»
И вспомнил вдруг Он Тайную вечерю,
Свои слова о том, что в благодарность
Земной поклон сим кубком отдает,
Последнюю земную чашу эту
От виноградной Он лозы испьет.
Другую же поднимет с ними в Царстве
Небесного Отца Он Своего…
Сказал всем: «Это будет счастьем —
Увидеть снова Отче Моего».
Но это будет позже все, потом…
Начертан путь о Сыне Человека.
И горе тем, кто путь тот исказит —
Предательства другого человека
До века нового никто им не простит.
Но что это? Я слышу шум толпы,
Он близится, растет неимоверно…
И тот толпу ведет, кто давеча Мне
Тайною Вечерей
В любви неизмеримой поклялся.
Он поцелуй отдаст сейчас при всех,
То поцелуй Иуды незабвенный.
И вот Иуда, из Двенадцати – один,
С ним множество народа:
Все с копьями, мечами, молча ждут,
Кого же поцелует этот каин…
Ведь поцелуй сей – это знак,
Тому он предназначен,
Кого под стражу надлежало взять —
Предательством тот путь означен…
И, подойдя к Иисусу, произнес:
«Возрадуйся, Равви!
Поздравить Тебя с праздником хочу,
Позволь же мне обнять Тебя, не в услуженье,
Хочу отдать я уваженью дань,
Ведь Ты учитель мой,
И я прошу прощенья.
Позволь же мне Тебя поцеловать».
«Зачем пришел ты, добрый человек?» —
Спросил Иисус Иуду удивленно.
«Ведь уваженья дань отдать – всегда почтенье,
Почтением же чувства не объять.
Пришел ты в окружении людей,
Я вижу – Каиафы то рабы.
Все при оружии, глаза у всех горят,
Намеренья их очень не добры…»
Один из них к Иисусу обратился:
«Кончай болтать, безумный лиходей.
Мы взять тебя должны под стражу.
Изволь же следовать за нами, прохиндей».
И руку положил он на плечо Иисуса.
Вмиг просвистело что-то – то был меч.
В руке ученика сверкнула сталь,
Раб окровавленный стоял без уха.
«Немедленно вложи свой меч обратно в ножны», —
Сказал Иисус ученику.
Ту истину запомнить каждый должен:
«Поднявший меч да от меча погибнет.
Меч в ножнах лишь хорош…
А наша Вера в Бога —
Отца Небесного,
Она все зло отринет,
И только с нею можно победить врагов.
Или ты думаешь,
Что Мой Отец Небесный
Откажет Мне?..
Его не умолить?..
Задумайся и смысл пойми надежды
Отца на Сына: Веру усмирить?
Родного Сына отдает в закланье,
Чтобы помочь и всех вас просветить…
Да сбудутся писания пророков —
Оно свершиться может…
Что должно – тому быть!»
В тот час сказал Иисус, к народу обратившись:
«Вы с копьями, мечами взять Меня пришли?
Как будто Я разбойник страшный.
Вы взять Меня могли тогда,
Когда сидел Я с вами ежедневно,
Учил вас жизни, в храме утешал,
Давал надежду душам, очищенье,
Болезни в этом храме исцелял.
Взять без оружия могли Меня вы в храме,
Но вы молчали, слушая Меня…
Казалось, что Меня вы понимали,
Но, видно, Я ошибся – спрос с Меня.
Сие все было, это все случилось…
Вы в Вере обманули не Меня,
Да сбудутся писания пророков,
Пускай свершится то, что должно стать…
Твоей Я воле отдаюсь, Отец Небесный,
Отцу противоречить не под стать…
Готов Я следовать за вами, добрый люд,
Но где ж ученики Мои? —
Они бежали…
Готовность к услуженью – это труд,
А верность – это труд печали,
Труд доброты и чистый дух,
Он для души, для сердца чистый,
А трусости ничтожный бег по времени не очень быстрый».
