Есть повесть и печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте
Повествование событий, происшедших во времена, когда в Сибири зимы были студёными, люди с чувством собственного достоинства, а обращение: «Девушка!» —
подразумевало первозданную чистоту.
Лана, воспитанная в рамках добрых этических традиций и строгих правил, обладала особыми качествами: терпимостью и душевной тонкостью. С малых лет девочка природной скромности и застенчивости имела определённый внутренний стержень – некую старомодную структуру порядочности, благодаря которой могла стойко противостоять любой пагубной силе.
Личность высокой нравственной одухотворённости с заложенной в генах интеллигентностью и выразительной индивидуальностью в той или иной ситуации относилась с уважением к кому бы то ни было, и прежде, чем что-то позволить себе, всерьёз обдумывала логические последствия действий и поступков, дабы никому не навредить.
Основу презирающей опасность независимой и решительной натуры составляли лучшие человеческие качества с многообразием мощных побуждений и неистощимым взглядом на жизнь, разумным образом сочетавшиеся с упорством и непоколебимой направленностью к достижению намеченной цели.
В характере проявлялись скорее мужские черты, нежели женские, но при этом были присущи шарм, безупречный утончённый вкус, элегантность и завораживающая таинственность. Лана словно излучала магнетическое сияние глубинной чувственности и трогательной первородной чистоты.
Душа её, тяготея к возвышенному с особой проницательностью, отзывалась на всё небезынтересное и любопытное окружающего мира. Она умела открывать диковинное в обычном. Чувствовала запах земли. Слышала дыхание и язык природы. Получала колоссальное наслаждение, любуясь обширной панорамой непрерывно движущихся небесных преображений. Находила красоту даже там, где её никто не замечал. Не случайно эстетическое восприятие стало жизненной философией девушки. Ей нравилось подолгу пребывать и в уединении, причём, довольно часто мысленно странствуя по восхитительным закоулкам взращённого в собственном воображении мироздания, в котором всегда занимательно и не одиноко.
К семнадцати годам она уже давно была обласкана вниманием молодых людей, так как напоминала бутон, скрывающий прелесть вот-вот раскроющегося цветка, представив свету дивное творение природы. Однако, относясь к себе весьма требовательно, критично и иронично, на комплименты, произносимые в её адрес, патологически стеснительная Лана лишь смущённо улыбалась.
Наполненная неутолимой жаждой постижения нового, дерзновенными планами на будущее, нескончаемой вереницей возникающих вопросов в ранее неизученных ею областях, когда сразу зарождается жгучая потребность непременно отыскать ответы, она, заражая окружающих своей энергетикой, настолько уютно чувствовала себя в благодатном времени юности, что мир взрослых отношений до поры оставался за гранью её увлечённостей.
В то лето школьная тропинка сошла на нет у перекрёстка, насчитывающего несметное количество судьбоносных дорог, предоставляя выпускникам осуществимость самостоятельного выбора, чем дальше заниматься и какому направлению отдать предпочтение.
Лана поставила себе целью продолжить образование в одном из высших технических учебных заведений родного города и, основательно относясь к вступительным экзаменам, посещала установочные лекции, проводимые преподавателями одновременно для всех поступающих по каждому из пяти сдаваемых предметов. Последовательно приблизился к старту и финальный день предэкзаменационных встреч.
Проснувшись довольно рано, но оставаясь в постели, она прислушивалась к красноречивой тишине ночи. Как вдруг, звончатой побудкой царствующее безмолвие разорвала одинокая пташка. А вскоре, один за другим, на предельной высоте взмыли второй, третий, четвёртый глас…
И вот уже непрестанное птичье щебетание, сопровождающееся вознёй на ветвях, облюбованных с вечера пернатыми для ночлега, превратилось в какофонию. Прошёл какой-то секундный период, многоголосье смолкло на короткую паузу, а затем, словно по мановению волшебной палочки невидимого дирижёра, грянуло серебром триумфальной симфонии, приветствующей зарю восхода в прозрачно янтарном свечении на безмятежной синеве неба, сулившем оставаться безоблачным до вечера. Всё это было настолько поэтично, что чуткие струны души девушки подсознательно настроились на нечто неординарно значимое.
Чтобы не опоздать, Лана вышла заблаговременно. Воздух приятно овевал теплом. Поднебесье украшала невесомая золотистая пыль солнечного света, а его лучи, пробивающие кроны деревьев, выжигали на откидываемых ими тенях живописные узоры. Несмолкающее чириканье воробьёв, устроившихся на проводах высоковольтных линий, сливалось с гулом города. И девушка с нечасто встречающимся сочетанием детской непосредственности, женского изящества, мужского ума и фантастической энергии, лучезарно улыбаясь, скорой походкой уверенно устремилась в непознанное далёко.
Ожидая прибытие трамвая, она потеряла не один десяток минут, поэтому от остановки института, рассчитывая всё-таки уложиться к началу, ускорила шаг.
Невероятно, но казалось, само время намеренно оттягивало её приход к назначенному часу. Так, с ясной, залитой солнцем небесной лазури редко и вразброс посыпались, точно опаловые, крупные и увесистые капли, которые, достигая асфальта, разбивались вдребезги, оставляя водяные кляксы. Поначалу своеобразная дробь даже забавляла. Однако по мере роста числа бойких дождинок, отдельно каждая уже не определялась. Соединяясь ещё вверху, к земле они приближались неистово мчащимися острыми стрелами, радужно сверкающими в солнечном свете.
Не имея зонта и надеясь на кратковременность происходящего, девушка решила переждать дождевую атаку под возникшей на её пути каменной аркой, представлявшей собой широкий свод въезда во внутренний двор впечатляющего архитектурой монументального здания постройки начала двадцатого века, где в конце шестидесятых годов и располагался будущий альма-матер Ланы. В ансамбле с гордо возвышающимся строением, через неширокую дорожку, раскинулся некогда творчески созданный чудесный сквер. Напротив него-то и укрылась пленница непогоды.
Дождь тем временем набирал силу. Торжество света угасло. На всё вокруг опустилась белёсо-сероватая пелена. Асфальт смотрелся бурлящей горной рекой. Стремительно налетевший ливень, попадая в несущиеся потоки, выбивал всплескивающие маленькие фонтанчики, схожие с миниатюрными скоморошьими колпаками, украшенными свисающими бубенцами. Появился аромат свежести, сдобренный душистостью омытых влагой трав, кустарников и хвойных деревьев сквера. Очертания города, будто рисованные акварелью, растворились за пологом воды, обрушившейся на данный уголок земли.
