В стране глухих неслышно играет музыка, обрамленная септаккордами девочкой, лихо по струнам бьющей, зажавшей коленями контрабас.
Музыка льется из перехода по лестнице, по улице, в осеннем дрожащем воздухе, на четвертый этаж, дальше на крышу и в облако, дребезжа запотевшими стеклами, напоминая джаз.
Но ее не слышно.
Синеют от холода пальцы. Пар изо рта заволакивает переход. Горло окутывает колючий шарф снаружи и изнутри лепестки ангины просят реже глотать. Бас диссонирует стеклами бесконечных палаток. Пешеход редкий, в пальто укутавшись, быстро проходит мимо, не поворачиваясь. Кофр пуст. Не дрожать.
Обморок.
На полуслове оборванный, брякается инструмент на каменный пол перехода, вздрогнув от непривычного обращения, выдает прощальную си-бемоль, следом подкошенно опускается девочка.
В переходе звенит тишина, рядом звенит трамвай, отделяемый тонкими сводами потолка.
Вниз по ступенькам спускается случайный прохожий. Щупает медленный пульс рука. Дышит в лицо, растирает щеки, даёт понюхать оставшийся алкоголь…
Обморок отступает. Никого.
В кофре вино и хлеб. Хватит ли до утра? Девочка медленно собирается и по мостовой в тишине, цокая толстой подошвой «гадов», по городу, помнящему звуки валторны спасителя и ноктюрн водосточных труб, пробирается, чтобы в тиши дожить до весны и улететь на юг, туда, где всегда весна, и больше не появляться в городе
Никогда!
Дома в кастрюлю льет чай, вино, кладет остатки сахара, пряности (корицу, гвоздику, бадьян, имбирь, черный перец, душистый перец, лавровый лист, кардамон, яблоки, изюм, орехи – всего этого нет, поэтому высохший кладет лимон), пьет напиток, приторно-терпкий на вкус, думает: «Поборюсь».
И засыпает.
В стране глухих громко работают радио, телевизоры, за гулом машин не услышать сопений уставших девочек, ложащихся в поздний час.
Безумная ночь нависает над городом.
На кухне ковшик кипящим глинтвейном заливает забытый включенным газ.
