Нет, это не начало моей стопки писем.
Это её конец.
Пятидесятое ― последнее на данном этапе письмо, но оно будет первым прочитанным тобой. Я писала людям, находящимся очень далеко от меня, и в одну минуту вдруг подумала: почему бы не написать ещё одному важному человеку, с которым я могу точно так же пообщаться, ― тебе? Считаю, для этого у меня есть весомый повод: ты в данную минуту решаешься, читать ли тебе мои письма, а я охотно приглашаю тебя на их страницы. И я расскажу тебе, почему.
Ты, да-да, именно ты ― очень важный герой этой книги, ты можешь найти себя в одном слове или целом абзаце. А ещё только ты, а не армия критиков и блогеров, вооружённых колкими терминами и хитрыми речевыми оборотами, ты решишь, о чём именно наша с тобой книга. Отчего это так важно? Напишу и об этом.
Несколько часов назад я поставила точку в своём сорок девятом послании, после чего надумала пересчитать их количество, ты о нём уже знаешь. Позже, под утро я провалилась в яркий сон, до сих пор безо всяких скидок, льгот и снисхождения тревожащий меня. В этом сне я находилась в классе, на таком уроке литературы, которые отпечатались у меня в голове со школьных времён, но теперь я была не ученицей, а случайным посетителем, наблюдающим за происходящим с задней парты. Как и полагается, я не помню начало сна. Моё основное повествование началось с упоминания… меня.
«В качестве внеклассного чтения вам придётся ознакомиться с этой книгой» ― сказал учитель, показывая на фиолетовый переплёт в своих руках.
Стоит ли говорить о том, как недовольно загудел класс? Вероятно, я тоже была бы не очень рада на их месте.
«Эта книга» ― продолжал учитель ― «состоит из писем, адресованных музыкантам, но она не о музыке. Она об одиночестве, с которым вы однажды можете столкнуться».
И если начало было ещё хоть сколько-то удачным, то этот момент перешёл уже все мои личные границы обиды. Я была кем-то вроде призрака, которому не полагается вмешиваться в действительность и вставлять свои комментарии, но я не смогла усидеть на месте, отказавшись подчиняться законам сна. Подскочила со стула, не подняв руку, вышла к учительскому столу, попутно спотыкаясь от возмущения.
«И вовсе она не об одиночестве! Она о том, что даже в самой тяжёлой ситуации вы не будете одиноки, если только сами себе этого не позволите! Она о ценности времени и… и… и вообще!»
В ответ мне сказали, что я мало смыслю в книгах, и были в целом правы, но согласиться я не успела, так как мне пришло напоминание о том, что пора пить утреннюю порцию таблеток, а там и глаза открыть пришлось, и вернуться в свою комнату. И ещё через несколько минут посмеяться над увиденным.
А потом задуматься ― почему нет? Сложить свою жизнь и в самом деле поделиться с тобой ― разве это плохо?
Ты можешь читать письма в порядке, в котором я положу их для тебя, или так, как захочешь ты. Ты можешь быть сторонним наблюдателем, автором или получателем в зависимости от того, насколько близко или далеко для тебя будет то, о чём мы поговорим. Ты можешь соглашаться со мной или спорить ― как бы я была рада твоему ответу! А ещё ты можешь найти здесь музыкантов, которых любишь, или познакомиться с теми, кого люблю я. Для тебя я приложу за каждым письмом список пяти песен, звучание которых впиталось в текст. А перед письмами ты встретишь буквально те самые строки, которые предшествовали моему прикосновению к бумаге.
Не ищи связь между вдохновением от композиций и моими рассуждениями. Если ты найдёшь её, то в моих глазах ты ― волшебник.
Эти монологи стали моим способом не разучиться дышать тогда, когда жизнь взяла паузу, потому что я на самой её взлётной полосе столкнулась с онкологией. Увы, болезнь ― отрицательный герой истории, запирающий меня дома и держащий подальше от самых увлекательных сюжетных линий, и без этого героя на страницах не обойтись. А главный мой борец с этим злодеем ― музыка, у неё очень много разных лиц, им-то я и пишу.
И есть ли у всего этого какой-то смысл и в чём он состоит… не стану об этом снова говорить, как это было в моём сне. На сей раз решать не шуткам моего подсознания, а тому, кто участвует в формировании этой книги, ― тебе.
Я просыпаюсь, но не хочу открывать глаза, хочу ещё немного побыть во сне, где я всё ещё учусь в школе. С тех пор, как я заболела «официально», обзавелась огромной стопкой выписок, осмотров, обследований и результатов анализов, мой сон стал неприкосновенным. Если я захочу поспать до обеда, мой слух не уловит никаких «Так и всю жизнь проспишь», «Лучше бы толковым делом занялась», эти фразы исчезли с моего горизонта, потому что все знают, что сон для меня одно из основных лекарств. А ещё они знают, что я совсем не умею спать, спокойно проглотив боль или тревогу.
Но вдруг…
– Вставай, ― говорит жизнь. ― Вставай, упрямое создание.
– Нет, я сплю, ― бурчу я, сжимая глаза ещё сильнее, чтобы не открылись ненароком.
Я знаю, за окном уже светло, все разбрелись по своим траекториям нужности. Я со своей немного сбилась, не хочу этого видеть.
– Раз уж я с тобой разговариваю, значит, не спишь, ― настаивает жизнь. ― Открой глаза, новый день и создан для того, чтобы пробовать что-то новое.
– Попробовать я хочу только булочки из своего сна. Наяву у меня нет и тени аппетита, потому что в меня влили оксалиплатин1, который убеждает меня, что еда ― это гадость самая настоящая. Но хотя бы во сне он надо мной не властен. Могу попробовать всё, на что расщедрится моя фантазия.
Я не упоминаю только то, что во сне я нахожусь в школьной столовой, ассортимент там неправдоподобно хорош, а вот денег у меня в кармане совсем нет.
– Отчего не съесть что-нибудь наяву?
– Ты меня вообще слушаешь или нет? Я же сказала, меня тошнит от еды.
– Похоже, это ты меня совсем не слушаешь. Если ты всё время будешь это повторять, ты никогда не встретишься с аппетитом. Этого ты хочешь или всё-таки однажды съесть булочку из своего сна?
«Однажды». Такое сладкое слово. В запахах будущего нет ничего общего с тягучим лекарственным шлейфом.
Я открываю глаза и понимаю, что оксалиплатин мне не хозяин.
