Ковер тайги простирался насколько хватало глаз, до самого горизонта. Сквозь немытое окно я видел зыбкую тень вертолета, скачущую по кедровым сопкам. От туго застегнутых наручников затекли кисти. Я понятия не имел, куда меня везут, да еще на вертолете. Для особ вроде меня специальный вертолет под зад не подгоняют. Таких особ заталкивают в зарешеченный вагон и отправляют по этапу вместе с другими осужденными. А я, капитан в отставке Валерий Стремнин, был осужден. Суд приговорил меня к пяти годам колонии за то, что я спас кучу народа.
– Не смотреть в окно! – одернул сопровождающий.
Он развалился на сиденье, закинув ногу на ногу. На нем была арктическая куртка с капюшоном, отороченным песцом. Лицо гладкое, взгляд колючий, неприятный. Годков на пять моложе меня, значит, около тридцати. Он принял, не представившись, мою несравненную персону с рук на руки у охраны лагеря, заковал в наручники и сопроводил в ожидавший за воротами вертолет.
– Слушай, как тебя там, браток…
– Братки на зоне остались. Меня называй «товарищ капитан».
– Товарищ капитан, не будь гадом, ослабь браслеты, руки затекли.
Сопровождающий ухмыльнулся и, проигнорировав мою просьбу, потянулся к лежавшей на соседнем сиденье стандартной картонной папке с оттиском «Дело №…» на обложке.
– Полет будет продолжаться час двадцать, – объявил он, раскрывая папку на колене и перебирая в ней какие-то листки.
– Может, объясните, куда летим? Какой-то странный этап.
– Ты направляешься не по этапу. По согласованию с Федеральной службой исполнения наказаний Валерий Стремнин привлечен к работе в научно-исследовательском проекте.
С моего лица в тот момент можно было писать картинку для учебника психологии, раздел «Изумление и растерянность».
– Где?
– В научно-исследовательском проекте, – с расстановкой повторил капитан.
Меня разобрал смех.
– Слышь, начальник, это какая-то ошибка. Я всю жизнь провел в сухопутных войсках и к науке не имел отношения. Я из науки помню только обложку учебника по физике за восьмой класс.
Капитан оторвал взгляд от бумажек и выразительно посмотрел на меня.
– А никто не говорит, что ты будешь выращивать стволовые клетки. Нас интересует твой опыт другого рода. – Он выдержал паузу. – Ты имел контакты с внеземным разумом.
– С чем?
– С внеземным разумом.
– Боюсь, гражданин начальник, вы меня с кем-то перепутали. – Для убедительности я еще хотел недоуменно развести руками, но звякнувшая цепь наручников помешала. – Я был осужден за уничтожение государственного имущества, а про… как вы сказали? Внеземной разум, правильно? Про него я лишь в кино смотрел. Вы это, лучше поверните вертолет назад, пока не поздно, а то напрасно керосин сожжете. Обидно тратить впустую казенное горючее, пригодилось бы на полезное дело. Потому что от меня вам пользы не будет.
Пока я это говорил, сопровождающий лениво перебирал листы в папке. По завершении моего монолога он извлек фотографию и показал мне. От воздушных завихрений, в которые угодил вертолет, его рука моталась, но я разглядел изображение. В хрустально-голубой ауре покоилась серая уродливая голова с огромными глазами, спрятанными под пленкой смеженных век, и с маленьким ртом. В кадр попала лишь она – ни тела, ни плеч, ни шеи.
– Встречался с такими?
Я наклонился к снимку, почти коснувшись носом матовой поверхности.
– Угу, – заключил я. – У нас в колонии таких хоть пруд пруди. Но я, знаете, не из тех, кому доставляет удовольствие разглядывать генетических уродов. Вот если бы вы показали фотки голых баб – это другое дело! С этим в колонии нехватка. Капитан колюче глянул на меня из-под нахмуренных бровей и убрал фотографию в папку.
– Голых баб не держим, – пробурчал он сквозь зубы. – Что ж, не хочешь разговаривать, не надо. Пообщаемся, когда прилетим на место. Тогда и наручники ослабим, если у тебя к тому времени руки не отвалятся.
Капитан бросил документы на пустое сиденье и закурил.
Я жадно смотрел, как он смачно втягивает дым, а потом вальяжно выталкивает его порциями из горла. Сукин кот в штатском меня провоцировал. Но я не мог доставить ему удовольствие почувствовать себя хозяином положения, а потому с независимым видом откинулся на спинку сиденья, словно мне вовсе не хотелось отдать печень за сигарету.
– Очень жаль, начальник, но мне действительно нечего сказать.
Полтора года назад я спас множество жизней. Мой рассказ об этом называют бредом, хотя многие помнят странные сообщения, появившиеся на телеэкранах по всему свету. Именно я не позволил, чтобы с этих экранов в наш мир ворвалось нечто ужасное. Земля тогда находилась на грани катастрофы, но я все вернул на круги своя. Даже приблизительно не назову, сколько народу должны меня благодарить – без преувеличения счет идет на миллиарды. В высших кругах знали об операции, но вместо положенных наград и почестей я оказался за решеткой как уничтожитель государственного имущества. Не стану отрицать: кое-что из обвинений справедливо. Но неужели миллионы спасенных жизней не стоили бесполезного камня, хранившегося на старом военном складе!
Первыми, кто посетил меня после заключения под стражу, были люди из ФСБ. Они внимательно выслушали мой рассказ, заверили, что все уладят, напомнили о мерах, которые мне угрожают в случае оглашения секретных сведений, и бесследно растворились во времени и пространстве. Началось следствие, потом суд, а люди из ФСБ не желали материализоваться. Во время процесса я каждый день ждал, что в кабинете прокурора раздастся телефонный звонок и из трубки донесется проникновенный, трогающий душу голос: «Вот этого не трогайте, ребята. И вообще, немедленно освободите его. Это наш тайный герой, о чьем подвиге станет известно только через десятилетия. Так что закройте дело и забудьте, что оно когда-либо было…» Так вот, ничего подобного. Впаяли пять лет колонии – и все дела. И напрасно весь следующий год я ждал, что кто-нибудь из ФСБ или Министерства обороны вспомнит обо мне и приедет объяснить причину столь странной амнезии по отношению к герою. Никто не приехал. Я как одноразовый презерватив – выполнил свою функцию и отправился в мусорное ведро.
За полтора года, проведенных в робе зэка, мне довелось о многом подумать. Ничто так не способствует мыслительному процессу, как таежный воздух, физический труд и изоляция от нашего беспокойного общества. Размышления привели меня к простому выводу: больше никогда, никогда не геройствовать, не помогать другим и не взваливать на себя ответственность. Лучше отсидеться в сторонке, пока другие рвут на себе тельняшку и бросаются под пулеметный огонь – и нервы бережешь, и организм целее. Прежде всего заботиться нужно о себе, потому что никто другой за тебя это не сделает. Эгоистично? Что поделать, жизнь учит, а я всегда был прилежным учеником. Поэтому, даже если на улице годовалый малыш уронит на асфальт любимую бутылочку с молоком, я безразлично пройду мимо.
