– Совершенно не смутило, – отозвался наш гость, чуть грубовато, но вполне дружелюбно. – Я даже рад. – Он огляделся. – Мужские кабинеты мне нравятся. У вас кабинет – что надо.
Я все не мог справиться с удивлением: он действительно был похож на шахтера, по крайней мере, соответствовал моему представлению о шахтере – крупная кость, лицо обветренное, жесткое, а в руки так и просится кайло или кирка. Но деньги он явно получал не за то, что махал кайлом, – к нам в гости пожаловал председатель правления шахтерской корпорации «Континентал майнс», у которой было свое здание в приличном квартале на Нассау-стрит.
Удивил меня и его тон. Вчера энергичный мужской голос назвал по телефону свое имя и спросил, когда Ниро Вулф сможет к нему подъехать. Я объяснил, почему он не подъедет никогда, в итоге мы договорились о встрече в кабинете Вулфа в одиннадцать утра сегодня, и я тут же позвонил в «Газетт» Лону Коэну, чтобы выяснить, кто таков наш потенциальный клиент. Лон сказал мне, что если Джеймс Сперлинг и не откусывает торчащие уши, то только потому, что заглатывает головы целиком и сжирает их, забывая выплюнуть кости. Однако же вот он сидел чуть развалясь в кресле из красной кожи у края стола Вулфа, эдакий добродушный громила, и я уже сказал вам, что он ответил на первую реплику Вулфа, мой босс объяснил, что по делам он из кабинета не выходит, и выразил сожаление, что Сперлингу пришлось тащиться к нам, на Западную Тридцать пятую в районе Одиннадцатой авеню. Он ответил, что очень этому рад!
– Ну и прекрасно, – пробурчал Вулф умиротворенно. Он сидел за своим столом в любимом, сделанном на заказ кресле грузоподъемностью в четверть тонны – возможно, когда-нибудь это кресло подвергнется подлинному испытанию, если хозяин не умерит свой гастрономический пыл. – Пожалуйста, поделитесь со мной вашей проблемой, – добавил Вулф, – и я постараюсь, чтобы ваш приезд сюда окупился.
Сидя за своим столом под нужным углом к Вулфу и недалеко от него, я позволили себе ухмыльнуться. Поскольку банковский счет Вулфа был в превосходном состоянии и никакой нужды заманивать клиента не было, объяснение столь сладким речам было одно. Вулф решил полюбезничать, потому что Сперлинг похвалил его кабинет. Вулфу его кабинет, находившийся на первом этаже его старого добротного дома, не просто нравился, он его обожал. И слава богу, ибо именно здесь Вулф проводил свою жизнь – когда не был на кухне с Фрицем, в столовой на той стороне прихожей, в спальне ночью либо в оранжерее на крыше, наслаждаясь орхидеями или делая вид, что помогает Теодору.
Мне пришлось упрятать ухмылку, потому что Сперлинг обратился непосредственно ко мне:
– Вы Гудвин, да? Арчи Гудвин?
Я согласно кивнул. Сперлинг снова повернулся к Вулфу.
– У меня разговор конфиденциальный.
Вулф кивнул.
– Других разговоров в этом кабинете почти не ведется. В детективной практике это норма. Мы с мистером Гудвином к такому привыкли.
– У меня семейная проблема.
Вулф нахмурился, и я вместе с ним. После этих слов можно было ставить один к двадцати – нас попросят следить за женой, а в такие игры мы не играли никогда. Но Джеймс Сперлинг продолжал:
– Не вижу смысла скрывать, вы так или иначе это узнаете. – Он сунул руку во внутренний карман пиджака и извлек оттуда пухлый конверт: – Из этих отчетов вам все станет ясно. Их составили в детективном агентстве Баскома. Вы с ними знакомы?
– Мистера Баскома я знаю, – Вулф продолжал хмуриться. – Я не люблю брать затоптанный след.
Сперлинг понял его с полуслова.
– У меня раньше были с ними деловые контакты, они проявили себя с лучшей стороны, поэтому я и теперь решил обратиться к Баскому. Мне требовались сведения о человеке по фамилии Рони, Луис Рони; они искали целый месяц и ничего не нашли, а у меня совсем нет времени. Вчера я решил дать им отбой и обратиться к вам. У вас солидная репутация, и мне, конечно, надо было обратиться к вам с самого начала, – он улыбнулся улыбкой ангела, чем снова меня удивил – с этим надо держать ухо востро. – Я навел справки – похоже, в вашем деле вам нет равных.
Вулф хмыкнул, стараясь скрыть удовольствие от услышанного.
– Был один человек в Марселе… но сейчас он занят, к тому же он не говорит по-английски. Какие сведения о мистере Рони вы хотите получить?
– Мне нужны доказательства, что он – коммунист. Если вы их представите и представите быстро, сумму гонорара можете назвать сами.
Вулф покачал головой.
– На таких условиях я за работу не берусь. Вы не знаете точно, что он коммунист, иначе вы не стали бы ценить эти доказательства так высоко. Если он не коммунист, доказать обратное мне будет весьма сложно. Что касается моего гонорара, сумму я называю сам почти всегда. Но деньги я беру за выполненную работу, а если она объективно невыполнима, я бессилен. Я могу вырыть лишь то, что действительно закопано, в противном случае никакой гонорар не сделает раскопки удачными.
– Вы слишком много говорите, – нетерпеливо, однако сохраняя вежливый тон, вставил Сперлинг.
– В самом деле? – Вулф покосился на него. – Тогда говорите вы. – Он кивнул мне: – Блокнот, Арчи.
Шахтер подождал, пока я положил перед собой блокнот и открыл на чистой странице, потом энергично заговорил, для начала освежив в моей памяти буквы алфавита.
– Л-у-и-с Р-о-н-и. В телефонной книге Манхэттена есть номер его адвокатской конторы и домашний, квартирный… собственно, все это есть здесь, – он указал на пухлый конверт, который раньше бросил на стол перед Вулфом. – У меня две дочери. Медлин двадцать шесть лет, Гвен двадцать два. Гвен – девочка толковая, год назад с отличием окончила престижный колледж, она совершенно в здравом уме, но уж больно любопытна, на все у нее есть свое мнение, никто и ничто ей не указ. Жизнь пока не огрела ее пыльным мешком по голове, и она еще не понимает, что право на независимость надо заработать. Конечно, ее возрасту свойственно романтическое восприятие мира, но в этом своем восприятии она переходит все границы, и я думаю, что Рони ее привлек именно репутацией защитника слабых и обездоленных, каковую он приобрел, спасая преступников от заслуженного наказания.
– По-моему, его имя мне встречалось, – пробормотал Вулф. – Да, Арчи?
Я кивнул.
– Мне тоже. Пару месяцев назад судили женщину, она продавала собственных детей, так вот, вытащил ее именно он. Видимо, он на пути к громкой славе.
– Или к тюрьме, – бросил Сперлинг, и ничего ангельского в его тоне не было. – Пожалуй, я с самого начала это дело прошляпил, а уж моя жена – точно. Эта ошибка стара как мир, но ее совершают все родители. Мы даже сказали ей и ему тоже, чтобы в нашем доме он не появлялся, – вам, конечно, ясно, какая последовала реакция. Она пошла на единственную уступку – едва ли ради нас – взяла себе за правило возвращаться домой засветло.
