У меня мелко дрожат руки. Потому так трудно наводить резкость на телескопе. А тут нужны очень точные, выверенные движения, в долю миллиметра буквально. О, нет, я не астроном. Небесные тела рассматривать – это не мое. У меня свои звездочки имеются. Почти в каждом чужом окне – своя собственная, а есть ещё множество заветных местечек, куда я заглядываю особенно часто.
Там происходит в разное время суток такое, от чего у меня не только руки дрожат, но и лицо начинает полыхать, словно от близкого костра. Хотя если образно говорить, то я благодаря своему телескопу и приближаю прямо к своим глазам ту жару, которая творится там, за стеклами чужих квартир. Она порой буквально готова меня расплавить.
Наверное, такое ощущение испытывают астрономы, которые смотрят прямо на солнце и видят вблизи его громадные протуберанцы. Только если бы эти дамы и господа наблюдали то, что приходится иногда видеть мне, у них бы щеки покраснели. Им бы стало стыдно, и они бы непременно отвернулись. Ну, а я – не буду, потому что это моя тайная жизнь, которая гораздо интереснее всего остального вокруг.
Я левой рукой придерживаю штатив телескопа, чтобы не качался. Потому что правая моя рука погрузилась под резинку трусиков и теперь любовно теребит горошинку клитора, которая уже сильно напряглась в ожидании дальнейшего занятия любовью с самим собой. Хотя, конечно, никакой любви у меня в жизни, – я чувство имею в виду, – нет. А есть только эта страсть – подсматривать за людьми. Порой мне просто интересно смотреть, как они ведут себя в быту. Но больше всего, конечно же, нравится видеть их интимную жизнь.
Самый смак начинается, когда кто-нибудь приступает к занятиям любовью. Это условное обозначение, конечно. То, чем люди порой называются, можно называть по-разному. От романтичного «совокупление» до вполне грубого «сношение» или даже «траханье». Есть и куда более жесткие выражения, и они буквально крутятся у меня на языке, но я пока говорить их не стану, время не пришло. Вот как увижу что-нибудь особенное, тогда…
Лишь бы дождь не пошел. Сентябрь уже. Поздний. Потому небо хмурое, и если станет накрапывать, мои оптические возможности снизятся почти до нуля. Хотя в осени есть своя прелесть. Не приходится слишком долго ждать, пока люди начнут включать свет в своих жилищах, а это для меня – приглашение на трапезу. Сладкую, щедро политую патокой, ароматную, горячую, со всевозможными экзотическими специями, и главное – вкусную.
Я медленно повожу левой рукой объектив телескопа, переводя с одного окна на другое, с одного этажа на следующий, от левого дома к правому. Правой продолжаю доставлять себе удовольствие, пока неспеша, лишь поддерживая возбуждение, потому что куда мне торопиться? Возможно, сегодня проведу время за своим занятием впустую, и мне придется кончить на воспоминания о каком-нибудь из прошлых видений.
Мой темп ускорится, когда я увижу что-нибудь примечательное, а у этого может быть довольно много категорий. Но о них я позже расскажу, а теперь просто мастурбирую, получая удовольствие от процесса и сладкого ожидания чуда. Оно сегодня будет, наверняка должно случиться, потому что вчера и даже позавчера мне так и не удалось насладиться каким-нибудь зрелищем.
Да, меня зовут Люди, полностью Людмила, мне двадцать два года, живу одна в однокомнатной квартире в огромном двадцатиэтажном доме, и главное – я вуайеристка. Нет, терпеть не могу это слово. Оно противное и звучит, как извращение какое-нибудь. О, нисколько я не извращенка. Я – сексуальная эстетка, люблю наблюдать за людьми и вместе с ними тайком наслаждаться сексом.
Им не нужно знать, что здесь я заняла свою позицию и вместе с верным оптическим прибором вижу то, что другим рассматривать не положено. Только я плевать хотела на такое понятие, как privacy. Личная жизнь, если по-нашему. Ну, или интимная, кому как нравится. У меня железная логика: если вы решили походить голыми внутри ваших квартир, да ещё потрахаться с кем-нибудь, но при этом не желаете занавешивать окна – это я воспринимаю как приглашение на огонёк.
Причем в буквальном смысле. Ну, почти, поскольку мой телескоп оснащен прибором ночного видения, а это значит, что я даже в полной темноте сумею рассмотреть хоть что-нибудь, что меня поднимет вверх, там ударит током несколько раз, а потом швырнет вниз, заставляя судорожно сжимать бёдра. Это у меня называется оргазм, который я переживаю очень бурно.
Настолько, что мне в этот момент надо держаться подальше от телескопа, иначе бывало такое несколько раз, когда он падал вместе со мной с кресла. С трудом удавалось поймать. Картина была та ещё: я валюсь на спину, продолжая сжимать свою правую руку, лежащую на клиторе и тесно сжатую ногами, что её даже не вытащить, а левой хватаю штатив, который летит на меня.
Почему я такая? Почему не хожу на свидания, не знакомлюсь с мужчинами, а провожу целые дни и ночи напролет у себя дома, жадно выискивая парочки, которые занимаются сексом или просто проводят время в милой романтической обстановке? Потому что я инвалид с детства. Да, вот так всё очень банально. И в то же время жутко трагично. Настолько, что не могу вспоминать без слез, хотя давно уже стараюсь ничего не чувствовать. Так проще – психика, она ведь как корабль. Если его постоянно бить торпедами, он рано или поздно потонет, поскольку команда не сможет больше подводить пластыри под пробоины.
В возрасте шести лет с мамой и папой счастливая девочка Людочка, как меня называли близкие, летела с ними в свой родной город, возвращаясь из солнечной Турции, где мы провели десять дней чудесного отдыха. Лежали на пляже, загорали, играли, строили песочные замки. Так мои родители решили отметить удачное окончание бизнес-сезона, а заодно порадовать меня перед поступлением в первый класс.
Да вот только самолет наш, вылетевший из Москвы, где мы делали пересадку, до нашего города не долетел. Где-то там, на небесах, решили, что на этот раз количество взлетов будет на одно меньше, чем количество посадок. И небольшой двухмоторный пассажирский самолетик, который уже повидал на своем веку многое, начав летать ещё в советские времена, теперь совершил последнее пике и упал посреди леса.
Рассказывать дальше или остановиться? Ну уж нет. Коли начала… Так вот, в живых из пятидесяти трех человек пассажиров и пятерых членов экипажа осталось трое. Двое взрослых и один ребенок. То есть ваша покорная слуга собственной персоной. Хотя какая я вам слуга, вы меня пока даже не особенно и знаете. Уже наверняка записали в извращенцы. Ну, что ж, я спорить не стану. Лучше продолжу. Только предупрежу: не делайте поспешных выводов, они как правило ошибочны. И там, где вам видится неправильное поведение, в глубине можно найти… Но узнаете.
