В сумеречном вечернем воздухе на террасе часто-часто сверкали иголки, и казалось, это кружится рой серебристых мошек. Губы трех женщин беззвучно шевелились. Их тела откидывались назад, потом едва заметно наклонялись вперед, так что качалки мерно покачивались, тихо скрипя. Все три смотрели на свои руки так пристально, словно вдруг увидели там собственное тревожно бьющееся сердце.
– Который час?
– Без десяти пять.
– Надо уже идти лущить горох для обеда.
– Но… – возразила одна из них.
– Верно, я совсем забыла. Надо же…
Первая женщина остановилась на полуслове, опустила на колени руки с вышиванием и посмотрела через открытую дверь, через дышащую безмолвным уютом комнату в притихшую кухню. Там, на столе, ожидая, когда ее пальцы выпустят чистенькие горошины на волю, лежала кучка изящных упругих стручков. И ей казалось, что она в жизни не видела более яркого воплощения домовитости.
– Иди лущи, если тебе от этого будет легче на душе, – сказала вторая женщина.
– Нет, – ответила первая, – не хочу. Никакого желания.
Третья женщина вздохнула. Она вышивала розу, зеленый лист, ромашку и луг. Иголка то появлялась, то снова исчезала.
Вторая женщина делала самый изысканный, тонкий узор, ловко протыкала материю, безошибочно ловила иглу и посылала обратно, заставляя ее молниеносно порхать вверх-вниз, вверх-вниз. Зоркие черные глаза чутко следили за каждым стежком. Цветок, мужчина, дорога, солнце, дом – целая картина рождалась под ее руками, чудесный миниатюрный ландшафт, подлинный шедевр.
– Иногда думается, в руках все спасение, – сказала она, и остальные кивнули, так что кресла вновь закачались.
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
