Полночь. На небе яркая луна. На черёмухе у дома ни одна веточка не шелохнется. Алексей Расторгуев возвращается от девушки домой. Это по матери он Расторгуев, а по отцу?.. Вот уж двадцать два года, как он Расторгуев, но парень не отчаивается. Он любим, да и сам любит, а осенью у него должна быть свадьба. Домой он шёл не спеша, думал свою думушку, а перед глазами стояла его девушка Галина, небольшого росточка, ласковая и всегда улыбающаяся. На губах он чувствовал её жаркий поцелуй и радовался своему счастью. Ни что не омрачало его жизнь. Он вошёл в калитку собственного дома и увидел сквозь занавешенные окна свет в доме. «Почему же мама не спит? – удивился он. – Ведь уже поздно».
Дверь в доме отворилась, и на пороге появился высокий мужчина. Алексей взглянул в лицо незнакомцу, ощутив на миг толчок в сердце. Ему показалось, что этого мужика он уже где-то видел и знает его уже давно, но вот кто он вспомнить не мог. Мать стояла в коридоре, печально сложив на груди руки, и по щекам её текли две крупные слезинки.
– Кто это? – спросил Алексей у матери.
Мать долго молчала, а потом ответила:
– Сиротинушка.
– Ты что, мама? Какой сиротинушка?..
– Сиротинушка, он и есть сиротинушка.
– Толком скажи кто это, ведь уже глубокая ночь.
– Толком, толком, – рассердилась мать, – да отец твой кровный, вот кто.
– Как же так, ведь он погиб в автомобильной катастрофе сама сказала, – закипятился сын.
– Замолчи. Как я могла сказать тебе, что я пригуляла тебя, и чтобы ты тогда обо мне подумал? – вздохнула она с болью в голосе и зарыдала, да так горько, что сын не знал, как её утешить.
– Ты что, любила его? – спросил он примирительно.
Мать молчала, только слёзы обильно текли по щекам.
«До сих пор любит», – подумал Расторгуев о матери и притих. Говорить больше ему не хотелось.
Между свисающих ветвей черёмухи он увидел на скамейке мужчину.
– Мама, вона он сидит. Я пойду, набью ему морду, – сказал сын.
Мать очнулась, обвела его взглядом и, поняв суть дела, выдохнула с присвистом:
– Не смей! Он сам себя наказал.
– Скажи тогда хоть как его фамилия?
– Толя Гуляев.
– Пойду, загляну тогда в его глаза. Может быть, проклюнется в его душе что-то отцовское. И кому я обязан своей безотцовщиной.
– Иди.
Расторгуев вышёл, тихо прикрыв за собой дверь в дом. Он сел с краю скамейки рядом со своим кровным отцом. Молчали. Гуляев, глядя на парня, не выдержал:
– Чего, парень, такой кислый? Мне бы твои годы.
– А что бы ты сделал?
Гуляев сейчас посмотрел на парня внимательно, подумал: «Молод ты ещё, глуп, хотя тебе уже за двадцать», и выдавил из себя:
– Куль я пустой, понимаешь?
Расторгуев не ответил, злость и обида бушевали в нём. Он еле сдерживался.
– Эх, молодость! – погрустнел Гуляев, – сколько было всего. А какие были у меня красотки, боже!
Гуляев стал вспоминать женщин и девушек. В голове у Алексея стало мутиться, а Гуляев всё вспоминал и вспоминал. Лиза Расторгуева, вдруг услышал Алексей фамилию матери, год рождения, должность.
– Замолчи гад, – взорвался вдруг он, – как тебя только земля носит? Подонок!
Он уже хотел влепить хорошую оплеуху этому ненавистному человеку, но услышал голос матери:
– Алексей, не смей!
Расторгуев отпрянул, сплюнул и направился в избу. Мать за ним. На её лице было написано:
«Ну как он?»
– Куль пустой, вот как, – ответил словами Гуляева Расторгуев.
– Куль он и есть куль, – вздохнула мать и посмотрела на растрёпанную постель, стол, где стояли две стопки и початая бутылка водки.
– Где ты его сейчас откопала?
– Случайно встретились на дороге между деревнями. Он меня не узнал. Я сама его окликнула. Он приехал из Москвы в отпуск.
– Он женат?
– Не знаю.
Мать и сын подошли к окну. Анатолий Гуляев так же сидел на скамейке и смотрел себе под ноги, потом медленно поднялся и пошёл.
Мать прошептала:
– Сиротинушка.
– Куль пустой, – продолжил сын.
Вскоре фигура Гуляева пропала за деревянными избами.
– Алексей, жениться-то думаешь? – спросила мать.
– Осенью, – ответил Алексей, – деньги на свадьбу копить надо.
«Хорошо, – подумала мать, – дай бог, чтобы сын был счастлив».
На востоке стало подниматься яркое солнце, оно осветило сад, веранду, скамейку, и то место, на котором только что сидел Анатолий Гуляев.
– Ходит, как неприкаянный по земле, без души, без сердца. Такая уж его миссия на этом свете. Сиротинушка, – всхлипнула она, потрепав свои длинные чёрные волосы, распущенные по плечам, и по щекам её текли крупные обильные слёзы. В то время ей было где-то чуть-чуть за сорок.
Конец сентября. Я выхожу дворами на улицу Советская. Чтобы перейти её, нужно пропустить целый поток машин, идущих на большой скорости. Падают жёлтые листья и, кружась в воздухе, медленно оседают, исполнив последний свой долг пребывания на земле. Из-за девятиэтажных домов косыми лучами светит солнце. Поток машин не кончается, а мне так не хотелось идти к переходу, это очень далеко. Я спешил. Но машины всё шли и шли, будто со всего мира на этой улице
– Мальчик, ты что делаешь? Ведь ей тоже больно, – донёсся до моего уха нежный женский голос.
Я обернулся. В пятнадцати метрах от меня трёх – четырёхлетний крепыш с упрямым упорством прыгал на черепахе, которая, выпустив из своего защитного панциря голову и лапы, была неподвижна. Рядом стояла легковая машина. Высокий мужчина, убрав руки в карманы, холодными глазами смотрел на сына.
– Папа, чего она? – поджав обиженно губки, крикнул маленький истязатель.
Отец ленивой вальяжной походкой подошёл к старушке и, не мигая, долго пялил на неё свои водянистые глаза. Потом взял сына за плечи и сказал:
– Проваливай, бабка. Я рощу сына настоящим мужчиной. Хлюпать, да сюсюкать – женское дело.
«Постой, постой, – подумал я, – да это ж Колька Зверев, с которым я сидел за одной партой в деревне. Ну и дела!.. Оказывается и он перебрался в город».
Наши взгляды встретились. Он отвернулся, как будто меня не узнал, взял сына за руку, сел в машину. Двигатель взвыл, и «Волга» резко рванулась с места. Старушка подошла к уже мёртвой черепахе, взяла её в руки и стала палкой копать ямку.
– Успокойся, мать, – просипел я тихо и положил ей руку на плечо.
– Молодой человек, что же это такое? – всхлипнула старушка. – Наверное, человек образованный, денежный, а душа!..
Я выпрямился. И чтобы не видать её глаз, пошёл. Мне было стыдно сказать, что с этим человеком я когда-то сидел за одной партой. Когда же это было? Лет пятнадцать назад, кажется. Прошли годы, мы стали взрослыми, но так ли? Основа жизни – детство. Что заложили там, то и будет в дальнейшем. Я чувствовал спиной взгляд старой женщины, и мне было нестерпимо больно, как будто не Зверев разрешил топтать черепаху своему сыну, а я сам прыгал и воинственно кричал и теперь меня уличили в постыдном. Душа плакала, мол, не я это, не я. Но чей-то давно забытый голос утверждал обратное: «А вспомни ястреба, которого вы поймали у реки. Что вы с ним тогда сделали. Забыл? Ну, всё понятно. Да, молодой человек, слаба у тебя память. Он готовил палюшку, чтобы сжечь птицу, а ты в это время с побитым носом в сторонке стоял. Нет бы попытаться убедить приятеля, ведь вы с ним когда-то были близки».
