Первый джентльмен из всех других джентльменов моей республики в частности, то есть что касается его лично, бредёт себе вдоль тротуара. Разбитые фонари сменяются иной раз целыми. Да и сам он пребывает не в лучшем виде. Ничего такого, ни тошноты, ни опухания лодыжек. Перемены в судьбе, значимые. Вчера лишился он трона, бросила семья. В царских покоях презентации, собрания, съёмки, коротко в одно слово – разорение. Его самого там только, к сожалению, не достаёт, а тоже откусил бы клещами от постамента любимого амурчика с мраморной лестницы.
Король он, самое начало, был не злой даже симпатичный широким массам, но получилось так, что раз-два-три и сняли. Хорошо хоть не убили. Взяли, что надо, а убийства не случилось. Будто и не столь оно было необходимо, как в незапамятные времена.
– Вот, вы и показали своё истинное лицо! – с визгом в голосе невысокого тембра выкрикнул он операторам, а через их рабочий инструмент свободным по глотку гражданам моей республики. В этот час его выступление смотрят («прямую трансляцию ухода») только жители крайних климатических зон.
Скамья на остановке блестит от дождя. Сидит на ней, мнёт её пальцами не простой гражданин, но уже не главный, а просто, пожилой 66-летний мужчина. Некому встать за спиной с зонтом. Его коллега сказал бы, что это не по-королевски как-то.
Никто не приглашает вас сидеть в тюрьме. Поставьте кирпич на кирпич и загляните сквозь решётки с улицы. Прислушайтесь. Это новая пристройка. В тишине чётко раздаются шаги. Фоном для торжественной поступи слышна ещё походка с боку на бок, её звуки неясные лишены красивого ритма. Шаги принадлежат узнику, несерьёзному, склонному к работе на публику молодому человеку. Кончился солнечный тёплый день 29-ое октября. Дверь скрипнула не хуже флейты, а человек, которого толкнули в спину, подумал: большая капля чистого горного хрусталя скинута вандалами с крыши пятого этажа. Эта метафора всей испорченной биографии. Чернобородый мальчик лет десяти как кажется на первый взгляд.
Колинз сел на топчан и поджал ноги, держа руками колени, уставился в потолок. Никто бы не посадил сюда Колю Канибуту в десятилетнем возрасте – убоялись бы нарушения прав ребёнка. Но это минутная слабость, просто нужно время, чтобы успокоиться. Тишина в его голове длилась ровно столько, как если бы пробежала пробудившаяся кошка, зевнула и убежала.
– Колинз! – Кричали ему со двора времён 70-х, чтобы выбежала худоба черноголовая и ответила голосом пылесоса марки «Буран»: а-а-о-о-у-у-о!
– Колинз, найди червонец! – Так он отметил в памяти наступление юности.
– Ох! – Произнёс бородатый мальчик, досадуя на печальные воспоминания. Поискал по углам мышей, обознался на рваную тряпку в углу с парашей. Камера размерами просторная, партия уголовников ещё в пути, стены не покрыты наждачным слоем штукатурки. Окна пока не засижены мухами. Пора справить новоселье!
– Темницы рухнут! – Продекламировала камера. И в поддержку классических строк он ударил в обе стены изо всех сил. После чего глазок закрылся чьим-то органом зрения.
– Тихо там!
– Спасибо, друг! И то, правда, ещё обувь собью. А могут меня казнить?
– Панику не наводи, отсидишь свои пятнадцать суток и гуляй! Тоже мне Чикатило.
– Кто, я?! – Колинз лежал на кровати и очищал ноздри. Так, чтобы наблюдателю, пришлось скривиться и бороться с тошнотой. – Я украл колечко у шлюхи, а ведь она лишила меня бесценной вещи, девственности, в чём признался и расписался как дурак.
– Да плевать мне, знаешь, я не попа, я не поп. – Ответил глазок.
– Да уж, не священник. Ты палач!
– Ну, вот ещё.
– Да. Если не давать человеку есть и пить, то он умрёт от голода и жажды, ты – палач!
– Обед через час, сам лично принесу! – Возразил тот за дверью.
– А когда человека лишают свободы, дарованной ему с порога роддома, то убивают в нём личность, ты – палач!
– Ай-яяй! – Дверь открылась, производя мелодичный звук, от раздражённого напора. – Болтун-схлопотучка. Прекрати сщаз же, из-за тебя палец укалываю который раз? – В проёме мелькнуло и пропало изображение человека на табурете. Пожилого, с носком в руке и без его собрата на одной ноге.
– Унизываешь! – Сладострастно вытягивая гласные буквы произнёс Колинз.
– Не принесу я тебе обед. Скажу: номер 5253 покудова не прибыл. По обстоятельствам. А не со зла.
– Я вот тебе дам. – Приподнялся узник, изогнув шею в сторону двери.
«Наследник»
Изгнанник ушёл, наконец, с остановки. Первый же дом соблазнил его открытыми окнами. Взявшись за трубу у подъезда, он схватился за карниз и подтянулся. Семейство дружно смотрело телевидение. Там показывали, им же запрещённый фильм, на редкость интересный. Да, в оперативности главным редакторам канала не откажешь.
– А! Я уже видел! – Первый джентльмен спрыгнул вниз, держа карниз ладонями. И опустился на асфальт вместе с ним.
– Вообще не понимаю, зачем они нужны? – Он развёл руками, растерявшись. И вздрогнул на звук выдираемой из старой рамы форточки. Чёткий силуэт женской фигуры произнёс:
– А ничё, пап, это наш король. Здравствуйте, дедушка. – Нежный голос звучал романтично сквозь грубую решётку первого этажа. Люди ставили их на последние деньги, боясь краж. Она приветственно машет рукой.
