1
– Эй, Машуня, ты где? – донёсся приглушённый женский голос из ванной комнаты.
Низенькая женщина, на вид лет сорока, с осветлёнными короткими волосами, ещё стройная для своёго возраста, в это время хозяйничала на кухне, жаря картошку и нарезая на старой разделочной доске лук.
– Ну, чего тебе ещё? – откликнулась она, смахивая со щёк луковые слезы и вытирая об жёлтый, с синими цветочками фартук руки.
– Ногу подай!
– Ноги с собой носить надо! – весело ответила Маша.
Она заглянула за дверь кухни, постучала в ванную и, когда дверь приоткрылась, просунула в щель клюшку с ручкой в виде ящерицы. Спросила:
– Тебе помочь?
– Сама вылезу, не калека пока.
– Как же не калека, когда с третьей ногой ходишь!
– Отвали, а! А то вот врежу между глаз, так третий у тебя вырастет.
– Невежа и грубиянка! – незлобиво ответила Маша.
Она закрыла дверь на кухню, дорезала лук, бросила его в сковородку.
Галина была самой верной и самой дорогой подругой, с которой её скрутила судьбинушка ещё в детском доме. Да скрутила в такой жгут, что расплести его не было по силам никому. Она дневала и ночевала у Маши иногда неделями, спасаясь от своёй непутёвой жизни, одиночества и тоски, которые преследовали её, если верить её же словам, как львица лань, всю жизнь. Галина жила в общежитии кондитерской фабрики, где она работала, а тут, как она сама шутила, ей подвернулась возможность пожить на халяву у своёй подруги подольше, потому что неделю назад она поскользнулась по дороге на работу и подвернула ногу.
Маша слышала, как та прошлёпала из ванной в комнату, что-то бурча под нос. И тут у входной двери раздалась трель электронного соловья. Маша услышала стук клюшки по деревянному полу и то же бурчание под нос. А потом крик Галины:
– Машуня, тебя тут просють! – В последнем её слове звучала явная издевка.
– Ну, если только просють, – отозвалась Маша.
Она выключила газовую плиту, перемешала жареную картошку, накрыла сковороду крышкой и вышла в прихожую. Галина стояла тут же и, подбоченясь, смотрела на гостя. Маша укоризненно взглянула на Галину и нахмурила брови. Та демонстративно отвернулась и, вихляя крупным задом, ушла в комнату.
Маша, увидев посетителя, с укоризной протянула:
– Опять ты. Что, снова не хватило?
Мужчина лет пятидесяти бомжеватого типа, заросший рыжеватыми курчавыми волосами по самые ноздри, укоризненно вскинул на хозяйку свои карие глаза.
– Маша, ты меня обижаешь, – с хрипотцой ответил он. – Разве я побираюсь? Просто, когда мне предлагают, я никогда не отказываюсь, чтобы не обижать хороших людей.
Маша скрестила руки на груди и вздохнула:
– Чего же тебе надо?
– Помнишь, Машуня, калякчик насчёт видика?
– Знаю я, какой тебе видик нужен. Это тебе к ней обращаться надо. – Она показала пальцем на зал, где скрылась подруга.
– Да нет, я серьёзно. – Мужчина прижал ладони к груди. – Ну, помнишь, ты говорила, что видеомагнитофон загнать хочешь.
Маша засмеялась одним ртом, без звука, потом спросила:
– Что, навариться хочешь? Проценты?
– Какие проценты, Машуня? – Мужик распахнул глаза, отчего карие кружки оказались как бы плавающими в топлёном молоке.
– Не гони дуру, – покачала головой Маша. – Короче, Гоша, что ты будешь с этого иметь?
– Два процента.
– Не густо. А мне?
Гоша оживился:
– Твои твёрдые, в зелёных.
– Ну-ну, не мути, Гоша!
– Твои верные двести двадцать.
– Чистые?
– Ага.
– Заходи. Эй, болезная! – крикнула Маша, – ковыляй на кухню, будем есть первый хлеб со вторым.
Гоша быстро разделся и стал благодарить:
– Ну, спаси…
– Брось, Гошка, а то выгоню.
– Понял, понял. – Рыжий, подняв руки вверх и проходя на кухню, поздоровался с Галиной: – Привет телохранителю!
Та пошла на него грудью:
– Я тебе щас дам телохранителя. Сколько раз я тебе говорила, что я её душехранитель, понял? От таких, как ты вот, прохвостов. Понял?
– Да бросьте вы собачиться, – укоризненно произнёсла Маша, – ну никогда друг другу не уступят! И что это на вас находит: как не видятся, так чуть не стонут, как соберутся вместе – лаяться начинают.
– Так это у нас ритуал такой, как у козлов перед брачными играми – сначала рогами постукаться. Ну и подруга у тебя, Машуня! – усмехнулся Гоша, садясь на табуретку.
Галина будто этого и ждала, она гневно встряхнула своёй чалмой из полотенца и взвизгнула:
– Не подруга, а сестра! Понял? Мы с ней сестры по жизни, вместе одну каторгу в детдоме отбывали. Понял?
– Да ладно тебе, Галюня, ну чего ты, – взмолился Гоша и потёр руки. – Машуня, я компот не пью, у тебя есть что-нибудь посущественнеё?
– «Зубровка» подойдёт?
Гоша скорчил недовольную рожу.
– Ну, тогда можешь сковыриваться отсюда, – угрожающе сказала Маша.
– Да ладно, ладно, пойдет, – замахал Гоша руками. – Как говориться: на безрыбье и рак рыба.
Все выпили, закусили солеными огурцами и картошкой. Гоша воссиял, помотал головой:
– И за что её любят татары! Ну, девочки, давай ещё по одной!
– А почему татары-то? – снова встряла Галина.
– Ну… Это присказка такая.
Маша тихо заговорила:
– А у нас в детдоме всякие были: и татары, и украинцы, и таджики…
– И узбеки, и казахи… – подхватил Гоша.
– Да, и узбеки, и казахи, – повысила голос Маша. – Но и хороших, и сволочей среди всяких хватало. Тебе смешно, а ты вот сам какой национальности?
Гоша заржал, похлопывая по коленям изнеженными руками.
– А я – ин-тер-на-ци-о-нал! Ну, подумайте сами, мать у меня полуирландка, отец – метис: бабушка, по родословной, француженка, была замужем сначала за испанцем, потом за русским, а сам я говорю по-русски и ни хрена ни бельмеса не понимаю ни по-испански, ни по-французски, ни по-ирландски. Ну и кто же я такой, а?
– Да, кровей в тебе намешано, как отходов в канализации, – с усмешкой протянула Маша.
– Бомж ты, вот ты кто по своёй национальности! – ввернула Галина и на всякий случай приготовилась к прыжку со стула. Но то, чего она ожидала, не произошло. Размягченный спиртным, Гоша на её выпад не отреагировал, он развалился на стуле, опираясь одной рукой об спинку, степенно закурил и благодушно проворковал:
– Ну и что, что бомж. Да, у меня нет ни квартиры, ни постоянной работы, кручусь, где хочу, как хочу и сколько хочу, и никто мне не указ. Это, если хотите знать, – образ жизни. Поняла, Галюня? Каждому – своё. – При монологе Гоша не забыл протянуть свои толстые волосатые пальцы к бутылке. – У каждого человека своя натура, свой характер, свои склонности и привычки, а значит, и своё внутреннеё убеждение. По этому убеждению он и живёт. – Гоша успел опрокинуть ещё одну рюмку. – Вот ты, например, Галюня, залезла на свою кондитерскую фабрику и рада. Так ведь?
– А причем тут моя кондитерская фабрика? – неохотно откликнулась Галина, явно заинтересованная разговором.
