В окна последней пузато-жёлтой электрички дышала тьма. Ничто застилало, вероятно, блеклую весеннюю природу так, что, пожалуй, можно было назвать ту окружающую действительность бездной (что, впрочем, было бы только полуправдой). На дряхлых, иссыхающих кожаных сиденьях сидела молоденькая темноволосая девушка. Она, выглядевшая так будто бы её или слишком поздно, или слишком рано разбудили, с интересом разглядывала творчество, нацарапанное на внутренностях электрички. Собственно, стоило бы Вас познакомить с Ней – существом, появившемся из ниоткуда и, вероятно, вскоре ушедшему навсегда.
Она – Анастасия, – и «помощник», и «вредитель», и «Бог», и «Дьявол», и «бездна», и всё сущее. Словом, пришлось бы потратить слишком много времени, перечисляя всевозможные противоположности, чтобы хоть на толику понять, что за существо (а человеком оно отнюдь не было) очутилось рядом с Вами. И даже так это скудное описание оказалось бы неполным. Важным здесь и сейчас станет то, как она сама себя называет: «Бог». Но была ли Настенька олицетворением добродетели или спасителем? И да, и нет. В её отношении всё строилось на совмещении крайностей. Было ли у неё прошлое? И да, и нет. Видели ли Вы её лично? И да (поскольку Вы не смогли её определить), и нет (ведь всё-таки Вы её не помните). Даже описание, каким бы необъятно полным оно не было, не сможет дать полное понимание. Тем не менее, для тех, кто, наивно понадеявшись, что видел её когда-то, захочется узнать, как выглядела Настенька. То Вы получите следующее описание, невольно составленное в сознании водителя электрички: возраст от девятнадцати до двадцати одного; волосы тёмные; глаза обычные – карие – умные, бездонные; роста чуть выше среднего, чуть выше ста восьмидесяти сантиметров; одета в простую одежду, характерную для своего времени: джинсы, ветровка, шапка – всё чёрное; с виду характер кроткий, тихий, спокойный. Только некоторые странности могли выдать в ней существо инородное: неестественная бледность и, что бросалось сразу, – взгляд, отличавшийся нотками вызова и усталости, перемешанные в тайну, знание, осознание какого-то такого факта, который и отталкивает, и притягивает, и… впрочем, как Вы уже догадались – не описать.
Была причина, по которой это существо ехало в электричке в маленький городишко. В горном «Гаргесе», по словам обеспокоенных родителей, произошла трагедия – стали загадочным образом сходить с ума люди, в частности – дети. Все палки и камни полетели в сторону сына градоначальника, устроившего пиратские игрища. Якобы он избивает ребят до полусмерти и внушает им значительные изменения, противоречия которых приводят всяких в ступор. Безусловно, могли ли озабоченные родители смириться с этим? «Но постойте!», – возможно, непонимающе спросите Вы, – «что же плохого в изменениях, пускай, даже значительных?». Мнения, характер, сознание – менялись на свою полную противоположность, прошлое же не только никак не могло быть принято, но и с неестественной реакцией тут же отвергалось. Как тут не взволноваться! Детей подменили! Могла ли чем-либо помочь местная полиция? И да, и нет. Могла ли чем-либо помочь местная больница? И да, и нет. Едва ли от океана осознания было силовое или медицинское средство. А потому, как это часто и бывает, когда всевозможные, легкодоступные средства были перепробованы в ход пошли вещи невозможные. Так и вспомнили обезумевшие, или близкие к безумию, родители о Настеньке – «Богу справедливости», которая равноценно могла покарать и их, и детей, и зачинщиков – виновных.
Так из ниоткуда появилось существо, севшее в пузато-жёлтую электричку, и теперь с интересом рассматривавшее придорожные окрестности «Гаргеса». А посмотреть было на что: город дышал пылью и неестественной старостью. Дома, выстроенные из серого кирпича, смотревшие на подъезжавшую яркую кляксу, пустыми, тёмными окнами равнодушно и с величайшим вниманием. Редкие ржавые фонари, наклонившись, тихо-тихо то ли шептали, то ли недовольно и радостно жужжали, рассматривая скрежетавшую машину. Только погода почувствовала что-то неладное: воздух напрягся и замолк так, что было слышно, как мирно стучат сердца жителей города; кровавый лик луны вдруг замер, уставившись в маленькую жёлтенькую точку, ползущую по разваливающемся рельсам; тучи поспешили убраться прочь, очистив небо, ставшее давить на землю; даже трава прильнула ближе к почве, и боясь, и преклоняясь.
Наконец, электричка со скрипом остановилась. Настенька энергично поднялась, всматриваясь в запредельный мир так, будто бы кто-то ужасный поджидал её там. С опаской, но и с достоинством она вышла.
– Зря вы сюда приехали, – скучающе бросил водитель электрички, что-то записывающий в придорожную книжку, вероятно, время прибытия, определённое по ухающим неподалёку фонарным часам. Стояла полночь.
– Что же так? – поинтересовалась Настенька, развернувшись, разглядывая небритое немолодое лицо мужика, пустые, точно стеклянные глаза.
– Нехорошее здесь место, приезжие, может, это не сразу понимают, но лучше надолго не оставаться. Подозрителен здешний народ, не любит, – он сделал паузу, – новые лица.
Настенька улыбнулась, хотя её взгляд выдавал излишнюю недоверчивость и закрытость:
– Зазря вы думаете, что я здесь впервые.
Мужик пожал плечами, не смотря на собеседницу:
– Я вас вижу впервые, а я много кого вижу каждый день.
– Глаза – самые первые лжецы человечества.
Водитель электрички повернулся, взглянул на собеседницу, ухмыльнулся и продолжил писать что-то в журнал. Он же кинул вслед уходящей Настеньке следующие слова:
– Сомневаюсь я, что вы тут приживётесь, сомневаюсь, что вас примут жители и даже станут с вами говорить, сомневаюсь, что с вами ничего не случится этой поздней ночью.
Существо круто развернулось на кроссовках, отчего мужик непонимающе уставился на неё. Глаза Настеньки выражали проникновенный, внушающий ужас, торжество, счастье и печаль. Она улыбнулась:
– Вы слушаете Тьму, но не управляете Ею. И коль уж в этом проблема здешних людей, то отныне в человеке не будет сомнения, это будет, и Божественным даром, и карой, о слушающие Тьму!
Настенька щёлкнула пальцами. Мужик сидел в исступлении. Ничего будто бы и не произошло. Было всё также тихо, пыль под ногами всё также мирно лежала, небо всё также давило мироздание, а трава совершенно также то ли преклонялась, то ли боялась. Существо, ровным счётом не выражая никаких эмоций, пошло прочь в сторону слабоосвещённого города. Сзади громоподобно упал на пол электрички придорожная книжка, кто-то (а был это уже не тот человек, что раньше. И едва ли теперь он вовсе мог называться человеком) сорвался и побежал со всех ног к Настеньке, намереваясь на неё накинуться. Но та лишь повернулась и прошептала: «сгинь», – и мужик растаял в воздухе, так и не достигнув существа.
