Автобус проезжал мимо покрытых инеем полей Хечхон-ыпа, окруженных горами. Солнечный свет был слабым, и пейзаж за окном выглядел почти ахроматическим, как на старой пленочной фотографии.
Хэвон выключила смартфон, в который смотрела, прислонившись к окну автобуса. В новостях писали, что в пустыне Сахара выпал снег. Белые песчаные дюны – нет, снежные холмы, которые появлялись на экране, поражали, а само выпадение снега в пустыне не было удивительным. Эта зима выдалась особенно морозной.
Автобус приближался к деревне Пукхён-ри, проезжая мимо замерзших рисовых поленьев, на которых лежали большие белые «маршмеллоу». Цилиндры для сбраживания соломы, оставшейся после сбора урожая риса. Как же они называются на самом деле? Кажется, она когда-то слышала их название, но сейчас никак не могла его вспомнить. Хэвон еще мгновение смотрела на них, а потом перевела взгляд на виднеющийся вдалеке на рисовых полях каток. На следующей остановке ей выходить.
Проснувшись на рассвете несколько дней назад, Хэвон чуть не расплакалась. Негоже грустить или плакать без причины – это признак слабости. Ей это не нравилось: словно она какая-то сентиментальная полуночница. Нет, само выражение «грустить без причины» неверно. Если положить руку на сердце и заглянуть глубоко в себя, то, по правде говоря, причина известна. Просто нет желания в ней признаваться. И, чтобы не обращать на нее внимания, остается только делать вид, что не знаешь.
Хэвон закончила университет искусств и преподавала на подготовительных курсах к нему. Когда она рисовала, запутанные мысли покидали ее, и на душе становилось спокойно. Ей нравились запахи краски и текстура бумаги. Однако в какой-то момент она поняла, что с помощью рисования тоже можно вести войну.
– Что ты здесь делаешь? Я ведь поправляю твой рисунок.
Это случилось прошлой осенью. Ученик отпросился в туалет, и его очень долго не было. Она пошла искать его и нашла на крыше, где он курил с другими подростками. Увидев Хэвон, он раздраженно бросил:
– Просто исправьте сами!
Это чужая работа, но, если учитель исправит рисунок недобросовестному ученику и он станет чуть лучше, тому будет все равно. Однажды она услышала, как парень, пришедший на конкурс рисунков, рассказывал своим друзьям:
– У меня никак не получался рисунок. И я так разозлился, что просто закрасил обратную сторону черной пастелью. А вот мой сосед очень хорошо справился. Я сдавал работу сразу за ним, поэтому, положив свой рисунок поверх его, незаметно потер его.
– Вау, должно быть, пастель перепачкала его рисунок?
– Ну конечно!
Сама того не сознавая, Хэвон подошла к группе громко хохотавших детей:
– Что ты сказал сейчас? Что́ ты сделал, когда сдавал работу?
Парень оглянулся с удивленным выражением лица, а затем повторил с гордой улыбкой:
– Я закрасил обратную сторону черной пастелью и запачкал рисунок, который лежал снизу.
Хэвон вышла из автобуса на остановке у поворота к деревне Пукхён-ри. Дул холодный ветер. Она запахнула воротник пальто, поправила шарф, подняла чемодан и продолжила свой путь.
Шум с катка на рисовом поле нарушил зимнюю тишину. Каждый год примерно в это время вода, которой заливают рисовые поля после сбора урожая, превращается в лед. Увидев каток, который служил в Пукхён-ри детской площадкой, и маршмеллоу на поле, она поняла, что наконец вернулась.
Поднимаясь по холму, девушка остановилась, заметив незнакомую вывеску: Книжный магазин «Гуднайт».
Старый черепичный дом стоял в этой деревне очень давно, но сейчас ее внимание привлекла новая вывеска. Раньше здесь жила пожилая пара. Вероятно, сменился владелец?
«Книжный магазин у нас в деревне?»
На раздвижной двери висел замок. Хэвон заглянула сквозь решетку в тускло освещенную комнату. Внутри под мягким солнечным светом, падающим через окно, можно было различить книжный шкаф и длинный стол. Кто бы это ни придумал, попытка ему удалась: здесь есть какая-то атмосфера. Даже в Сеуле районные книжные магазины не выживают. Хотя небольшие независимые книжные иногда появляются как нишевый рынок, их владельцам все равно приходится туговато.
Ей почему-то стало стыдно за мысли, что такой магазин не продержится здесь долго. И Хэвон продолжила подниматься по холму, придерживая рукой спутанные на ветру волосы.
Она шла по дороге с большим чемоданом и экосумкой на плече.
Мок Хэвон?
Ынсоп на мгновение потерял концентрацию и споткнулся, едва дойдя до края катка. Он закрыл и снова открыл глаза. Да, это она. Он думал, что и в этом году она не приедет.
– Дядя, ты больше не будешь кататься? – скользя по льду, Сынхо догнал его и остановился рядом.
– Нет, просто кое-кто проходил мимо.
– Кто?
Ынсоп посмотрел на мальчика. После того как в течение нескольких дней он, держа племянника за руки, учил его кататься на коньках, даже такой неспортивный ребенок теперь уверенно держался на льду.
– Мой давний… друг.
– Друг?
– Все, пошли дальше кататься!
Ынсоп постучал по надетому на шерстяную шапку шлему Сынхо и подтолкнул мальчика вперед по льду. Невысокий и миниатюрный, девятилетний ребенок не ладил со сверстниками. Он заскользил вперед, стараясь не натолкнуться на кружащих по льду людей.
Друг.
А считает ли она так же? Можно ли всех своих одноклассников из средней и старшей школы называть друзьями? Он видел, как Хэвон остановилась перед книжным и заглянула в окно, слегка наклонившись вперед, словно ей было любопытно узнать, что за новый магазин здесь появился.
Ынсоп тихонько простонал. Книжный магазин сейчас закрыт. Все из-за дяди, который перед заморозками заливает рисовое поле водой, а зимой продает в теплице рыбный суп и ттокпокки[1]. Он-то и попросил Ынсопа помочь на катке из-за нехватки рабочих рук. В самом деле, владелец рисового поля, старающийся собрать двойной урожай!
Жаль, что он не может просто переместиться в пространстве. Он бы открыл перед ней раздвижную дверь и сказал: «Добро пожаловать. Давно не виделись!»
Девушка снова взяла чемодан и направилась дальше по холму.
На дороге, ведущей к гостевому дому «Грецкий орех», все еще лежал нерастаявший снег. Здесь деревенская тропа вела на ближайшую гору. Когда-то давно это был гостевой дом «Пукхён», которым владела ее бабушка, но, когда Хэвон было пятнадцать лет, его унаследовала тетя Мёнё, и они вместе переехали сюда.
Женщина взяла у соседей коричневую собаку, которую назвали Грецкий Орех. Она хотела, чтобы ее племянница привязалась к деревне. Пес уже тогда был довольно взрослый, но прожил долго и умер всего несколько лет назад. Грецкого Ореха больше нет, а название дома сохранилось.
