Что произошло? И как так произошло? Каким образом я смог оказаться в таком положении? Как будто мой внутренний мир был разорван на кусочки, и всё, что осталось – горькие остатки боли. Безжалостная, нестерпимая боль, словно отрава, распространяется по клеточкам моего тела, от чего каждая секунда длится мучительно долго. Она расположилась в самом глубинном уголке моего сознания, где ни одно слово, ни одна мысль не могут ее достичь. Она сводит меня с ума, заставляет сомневаться в самом себе, в своих действиях и намерениях. Мама, я не могу самостоятельно разобраться в этом. Мама, всё напрасно…
Часть I: В тяжёлые моменты жизни могут появиться мнимые друзья.
– Роб, ты чё, реально ссыкло? – здоровяк, очень красный от жары, выплёвывает эти слова вместе со слюнями в придачу.
Мерзкое зрелище. Не зря же про него всегда говорят, что он “мальчик с нездоровым весом”.
– Оставь ты его. Неужели забыл? Он за-ну-да. Обычная пустышка, ничего более, – хрупкая, но со взглядом настоящего хищник, девочка нахмурилась, вздёрнула носик и демонстративно цокнула.
Знакомьтесь, это мои недоброжелатели, друзья – Гунтрам Шульц, тот пузатый парень, хотя он вовсе и не парень, а только им кажется, и Фрауке Фабьян, моя назойливая кузина. Они всегда рады такого неудачника, как я, ткнуть носом в факт того, что я общаюсь не с теми. Но разве у меня есть выбор? Возможно, в их насмешливых глазах я действительно всегда выгляжу странно и нелепо, но я уже давно научился игнорировать их издёвки и пренебрежительное отношение ко мне. Хотя не только ко мне, они в целом задирают всех, кто слабее их. И всё же, не мог я избавиться от них, как сильно бы не мутило меня от этой докучливой пары. Они были частью моей никчёмной жизни. И я в этой ситуации похож на несчастный отстойник, в котором преднамеренно скапливается гниль, обволакивая своим омерзительным запахом. Забавно, ведь зачем ещё он нужен?
Такими были наши отношения – необходимые и отталкивающие одновременно. В прошлом у меня была возможность отстоять своё достоинство, совершенно не переживая о последствиях, и показать им, что я не вещь, которой можно свободно пользоваться ради забавы. Но с недавних времён я вынужден быть взрослым, сдерживая свой нрав. Ведь я пообещал своей маме, что буду вести себя достойно и не буду доставлять неудобства тётушке Марте.
Ныне они вновь пытаются подговорить меня на очередную шалость, заранее ими подготовленную и безупречно продуманную.
– Да отвянь ты, – Гунтрам махнул своей мясистой рукой в сторону Фрауке, – Эй, Коротышка, у тебя же выбора нет. Либо ты выполняешь, – ехидно улыбаясь, одутловатое тело толкает меня в плечо, а затем тут же облокачивается всем весом, – либо я тебя прибью. Видишь, как всё легко.
Фрауке в который раз нахмурила свои светлые, идеально ровные бровки, а затем оглянулась по сторонам. Неужели не хватает смелости показать своё истинное лицо окружающим?
– Кретин, ты даже не удосужился проверить: есть ли кто вокруг иль нет, – произнесла она ловко, в принципе, по своему обыкновению. Язык у неё подвешен так же, как и у её матери, но сейчас говорила она с угрожающей интонацией, которая характерна зрелым, суровым женщинам, – Ещё раз такое повторится, и я тебе устрою незабываемое веселье. И, поверь мне, мой дорогой Гунтрам фон Шульц, ты очень. Очень. Пожалеешь об этом, – она никогда не подходит к толстяку, да и ко всем, кто вызывает у неё эстетическое отторжение, ближе двух метров – нерушимый закон истинной леди. Поэтому сформировала в себе удивительное искусство голоса, чтобы при любом моменте показать свою власть и силу.
Гунтрам искренне боялся этой хрупкой, как большинство называли её – милейшей, подруги. Каждый раз, когда она угрожала ему и манипулировала им, его несуразное лицо, с и так жирными румяными щеками, наливалось неестественно красным цветом. И походил он уж точно не на помидор, а на здоровый воздушный шар. Глаза его выражали неподдельные эмоции страха, а голос его становился визгливым, подобно затравленной свинье.
– П-прости…
И так всегда. Он никогда больше этого слова не осмеливался говорить. Поэтому его отец частенько утверждал, что он трус. Вот видишь, Гунтрам, мы с тобой похожи.
– Робин, мой дорогой младший братец, – казалось бы, она показала искреннюю кроткую улыбку и блеск в узких, как у лисы, глазах. И если кто-то скажет, что цвет её радужки – это оттенок спаржи, то она резко поправит его, делая вид остроумного человека, на слово ”аспарагус”, – Вот тебе ведёрко с краской, – тонкие пальчики указали куда-то в сторону несчастных ног здоровяка, – сейчас ты придёшь в кабинет Herr Штрубеля, и разукрасишь его чудесное кресло. Понял?
Герман Штрубель – наш учитель математики, добрейший души человек. Эти двое недолюбливают его из-за требовательности к своему предмету, но и не учитывают тот факт, что Herr Штрубель ежедневно закрывает глаза на их равнодушное отношение к своим обязанностям, как учеников лучшей школы города, и несносное поведение, которое совершенно запретно в данном учебном заведении. Хотя нет, они учитывают этот факт, поэтому ведут себя с каждым разом всё хуже и хуже. А бедный учитель регулярно попадает в затруднительное положение, когда ему необходимо либо защитить детей, нагло солгав высшему руководству, либо доложить чистую правду и нарушителей однозначно накажут. И конечно же, наш добрейший души человек выбирает первый вариант предлагаемой ситуации. Поэтому каждый раз страдает всё хуже и хуже. Herr Штрубель, неужели вы не видите, что ваш неправильный выбор ничуть не задабривает этих нещадных отпрысков, а напротив, приводит к ещё более безнадёжным последствиям? Учитель, неужели вы не осознаёте, что стремление к защите и прощению таких безобразников приводят к ещё большей безответственности со стороны этих детей? Возможно, Вы слишком проницательны и видите в них что-то, чего мы не видим. Возможно, Вы верите, что длительное воздействие Вашей мягкости и гуманности приведет к изменению их поведения. Но вы глубоко ошибаетесь, Herr Штрубель.
– Понял…
У меня не остаётся и намёка на другой выбор. Уж лучше меня пропесочат директор и тётушка Марта, чем отдубасит этот громадный воздушный шар.
– Что вы тут опять устроили? – позади неожиданно раздался грубый, но очень знакомый и дорогой для меня голос, – Вот же шалопаи, – процедил он сквозь губы, выражая очевидную неприязнь, – Неужели в прошлый раз я недостаточно тактично объяснил вам, что Робина трогать – нельзя, и зарубите себе это на своих лисьих носах, – он отчётливо выделял каждое последнее слово, будто вбивал гвоздь в их бараньи головы.
Гунтрам затрясся ещё сильнее при виде Саши. У них ещё в первую встречу возникла сильная неприязнь друг к другу, ведь только Саша показывал своё превосходство во всём, что, честно говоря, и свойственно семье Шмитт. Этот темноволосый парень, что так яростно заступается за меня, копия своего отца. И внешне: коренастый, с породистым лицом и светло карими глазами. И внутренне: отважный, справедливый, рассудительный. Не забуду, как впервые познакомился с отцом моего единственного друга: он чуть не задавил меня шкафом. Звучит забавно, однако мне тогда было не до потех. Всё же я мог бы сейчас здесь не стоять рядом с этими отморозками, да и никогда больше не услышал бы столь проникновенный, как у моей покойной матушки, и одновременно зычный голос Саши.
