© Валерий Давыдов, 2021
ISBN 978-5-0053-7147-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я шёл всё время строго на восток
Я шёл всё время строго на восток,
Спидометр испортился в груди,
Но я поделать ничего не мог —
Ещё пол-жизни было впереди.
Я бинтовал полотнами дорог
Босые от безденежья ступни,
Но кровь рябин забинтовать не мог,
Всю осень кровоточили они.
В конце пути я всё-таки прилёг.
Ну сколько можно, дайте отдохнуть!
Но я поделать ничего не мог:
Уже пора идти в обратный путь.
И я дошёл бы может, видит Бог!
Принёс в кармане пригоршню монет,
Но я поделать ничего не мог,
Из этого пути возврата нет
Я – последний поэт Атлантиды!
Под ногами – пока ещё твердь,
Перед взором – чудесные виды,
А в душе – запустенье на треть.
Люди даже вокруг и не знают,
Что готовит грядущее им,
Что готова им доля иная
В круговерти из вёсен и зим.
Мне не хочется сон их нарушить
И не хочется бег задержать,
Чтобы их всеобъемные души
Не разъела до времени ржа.
Пусть бегут в эти тёплые зимы
И глядят свои вещие сны,
Где все беды проносятся мимо,
Как мгновения вечной весны.
Атлантида останется сказкой
И синонимом небытия,
Пусть о ней вспоминают с опаской,
Остальные поэты-друзья,
Раз она прозябает бездарно,
Ничего им, как будто, не дав,
Лишь названием высокопарным
Как Полярная светит звезда.
Я покуда один пострадаю
Над ужасною тайной своей,
Провожу журавлиную стаю
В те края, где не ждут журавлей.
Пусть она невозвратно утонет,
И меня за собой унесет,
Но в её атлантическом стоне
Вы услышите имя моё.
Может, я пережил Атлантиду
А, возможно, и собственно, смерть,
Чтоб на жизнь одного индивида
Как бы со стороны посмотреть?
Для меня это вовсе не сказка,
Не какой-нибудь заспанный сон,
Не пробитая пулею каска,
Что носить будто и не резон.
В крайнем случае, может быть, клапан,
Что у сердца поехал вразнос,
Уберите, пожалуйста, лапы,
И не суйте, тем более, нос!
И со скальпелем тоже не лезьте,
Раз страну мою трудно спасти,
Даже если попробовать вместе
В штормовом океане грести.
Мне она не настолько чужая,
Как у бывшего друга жена,
И не больше другим угрожает,
Чем любая какая страна.
Как поэт не держу я обиды
Даже за униженье моё.
Я – последний певец Атлантиды,
Как я сам понимаю её.
Паруса каравелл! Вами бредит огромное море,
Вы синонимом воли служили во все времена,
И пусть в трюмах в цепях появились невольники вскоре,
Это так получилось и в этом не ваша вина!
Паруса каравелл! Вы как белые крылья у чаек,
Вас полощут шторма, оттого белоснежно чисты,
Вы как будто упряжки красивых, породистых лаек,
Улетаете ввысь, обгоняя любые мечты.
Паруса каравелл! Что вам гимны и клятвы до гроба!
Вы такое видали, что стыла и кровь моряков,
Магеллан и Колумб, что на это вы скажете оба?
Впрочем, ваши слова не погасят огни маяков.
Паруса каравелл с моряками из кованой стали!
Им солёные брызги лечили тоску и хандру,
Только вряд ли узнаешь, о чём эти люди мечтали,
Если вахту стояли свою на знобящем ветру.
Паруса каравелл неужели запомнили гены,
Как запомнили рай и змею на запретном плоду?
Если только почувствую вкус обжигающей пены,
Значит больше назад я уже никогда не приду.
Схороните меня в эмиграции
Не на Сент-Женевьев-де-Буа,
Где бы в гроздьях душистой акации
Утонула моя голова,
А в краю, где цепляет туманами
Небосвод за кремнистый забор,
Где с поэтами я полупьяными
Бесконечный веду разговор.
Край стоит тот забытый, заброшенный,
Как рубцовский последний удел,
Там любое лицо перекошено,
Там любой человек не у дел!
Перекошена, перекорёжена
Там любая людская судьба.
Наплевать, что не будет ухожено
Там моё Женевьев-де-Буа.
Наплевать, что там нету акации,
Наплевать, что жестка там трава.
Я домой еду как в эмиграцию,
Я имею на это права!
Убили медведя, отрезали лапы,
Которыми мишка на трассе махал,
Простые водители – не из гестапо,
И зверь был обычный, не то чтоб нахал.
Сперва прикормили из жалости глупой,
А после убили из глупости злой,
А завтра приедут и сыщики с лупой
Над зверством безумным качать головой.
Бушует путина по речкам окрестным,
А мишка безлапый у Малок лежит,
Не нужно ему ничего, если честно, —
Ни наших подачек, ни нашей же лжи.
Мы лгали себе про коварство медведя,
А сами коварны ему не в пример,
Коварнее нет человека на свете
И в свете любых исключительных мер.
Водителей этих поймают, наверно,
Впаяют, быть может, игрушечный срок,
Но только всех нас не отмоешь от скверны,
И что с нами делать, подумает рок.
Медведь – это символ Руси и России,
И лапы ему не пристало рубить,
Вы гвозди сперва вколотили мессии,
Безжалостны так же и так же грубы.
Китайцы за лапы за эти заплатят,
Они ими лечатся, чёрт бы побрал,
Навряд ли услышат камчатского плача,
Хотя он пойдёт, может быть, за Урал.
Москва, ты своих убиваешь медведей?
Европа, ты тоже им когти стрижёшь?
В Америку тоже китаец поедет
За лапами гризли иль эти – не трожь!?
Медведю-то нету до этого дела,
Который у Малок лежит, косолап,
И туша его как безрукое тело
Любого, кто так же доверчив и слаб.
Жгут лососёвую икру.
Вчера сожгли четыре тонны.
Ну а сегодня поутру
Я слышал лососёвы стоны.
Так немцы жгли чужих детей
В кино каком-то чёрно-белом,
Лосось достали из сетей
И вот сжигают между делом.
Мильон икринок, миллиард,
Не знавших радости рожденья,
Напрасно плакал старый бард
В пустых потугах песнопенья.
Напрасно плакала река,
Мальков утратившая свору
По воле злого дурака —
Рыбопромышленного вора.
Онкологический больной
Икру не ту в свой рот отправит,
Она не побеждает гной,
А нужной дать ему не вправе.
Амурских тигров шкуры жгут,
А браконьеров всё не меньше,
Их шеи не коснётся жгут,
Ну а другим их не изменишь.
Мы гастарбайтеров везём
Губить российскую природу,
Мы вывезли весь чернозём
И отравили в Волге воду.
Ну а теперь вот жжём икру,
Икру камчатского лосося.
Последнего, что замыкает круг,
В котором тонут все вопросы.
На самых дальних подступах России
Ворона поднимает красный флаг.
Её об этом вовсе не просили,
И это вовсе никакой не знак.
Страна не на военном положенье
И поля Марсова на Командорах нет,
Виновником же недоразуменья
Был вовсе не маркиз де Лафайет.
Обычная ворона на помойке
Сожрала целлофановый пакет.
Желудок же у падальщицы стойкий
И не знакомо слово «этикет».
Летит ворона, а за нею вьётся
Такой знакомый с детства красный флаг.
Такой же был на мачте броненосца,
Но что-то с ним в тот раз пошло не так.
Орёт ворона, не поймёт в чём дело,
Над островом описывая круг,
И полиэтилен не первой съела —
Случилось это не сказать, что вдруг.
Морские котики и даже кит горбатый
Набиты этой гадостью давно,
Но тем, кто в самом деле виноваты
Вдруг показали новое кино.
Ворона гордо реет над Никольским,
И Беринг шевельнулся под крестом,
И остров неуютным стал и скользким,
Да и ненужным никому притом.
