Иллюстратор Мария Владимировна Фомальгаут
© Мария Фомальгаут, 2017
© Мария Владимировна Фомальгаут, иллюстрации, 2017
ISBN 978-5-4490-0366-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
В доме гасят свет.
Все спят долгим сном на века и века.
Лежит снег.
Светят звезды, которых больше нет.
Светит фонарь на крыльце, зазывает гостей бесконечно издалека.
Приходят гости, каждый несет с собой кусочек солнца.
А когда все кусочки соберут, солнце загорится.
И кончится ночь.
А снег тут синий.
Нет, не покрасили.
Всегда такой был.
Просто.
Потому что.
А небо черное.
Тоже такое всегда было.
Прилетели три книги, постучали в окно.
Хозяин говорит:
– Видишь, книги прилетели. Впусти.
Открываю окно, говорю:
– Добро пожаловать.
Книги влетают в комнату, просят ночлега.
Поворачиваюсь к хозяину, спрашиваю, в какую комнату поселить книги.
Хозяин разводит руками:
– Ну что ты, какие комнаты, ты сам подумай, это же книги, книги в библиотеке живут…
Провожаю книги в библиотеку, они устраиваются на полках.
Желаю книгам спокойной ночи.
С неба упала звезда.
Да, с черного неба.
Упала на холмы, ушиблась, конечно, не без этого, отряхнулась, осмотрелась.
Стоит дом на холме.
Большой дом, красивый дом, в три этажа.
Каменные львы на крыльце.
Мансарда.
Две башенки.
Огоньки в окнах, всполохи камина на стекле.
Звезда осторожно спрашивает, а можно ли ей в дом, а то на улице холодно, темно, а в доме вон как хорошо…
Дом думает. Дом и не хочет отказать звезде, звезда в гости пришла все-таки. Но дом боится, а мало ли, вот так пустит звезду, а тут случится что-нибудь потом от этой звезды…
Звезда уверяет – нет-нет-нет, ничего не случится, она, звезда, хорошая.
Дом тихонько думает про себя, что все они так говорили, гости-то, а потом в дом приходили, и всякое от этих гостей случалось. Но все-таки соглашается, – звезда так звезда, приглашает звезду в гости.
Двери дома открываются.
Из дома показывается парящий в воздухе гроб, в котором лежит человек, скрестив руки на груди. Лицо мертвеца ничего не выражает.
Звезда терпеливо ждет.
Гроб плавно спускается с холма, тонет в темноте, снова появляется уже там, где упала звезда.
Звезда замирает, задумывается, боится…
…что-то происходит.
Еще непонятно, что – но что-то.
Человек в гробу приподнимает голову. Оглядывается, с трудом пытается понять, кто он и что он. Поводит руками (мы писали, мы писали, наши пальчики устали), приподнимается, тут же беспомощно падает.
Не сейчас.
Нет.
Еще не сейчас.
Еще нужно полежать минуту, две, прийти в себя, заставить тело слушаться.
Человек снова поднимается, со скрипом, со скрежетом, с жалобным похрустыванием. Садится, болтает ногами в воздухе, если бы гроб еще так не качался, было бы проще, так ведь качается, уходит опора…
Мертвец прыгает, падает на снег, хватается за пустоту, беспомощно кувыркается вниз по склону холма. Гроб волнуется, гроб парит за мертвецом, поддерживает его, подталкивает, вставай, вставай…
Мертвец встает, оглядывается на звезду, волнуется за звезду, а как же звезда, звезда-то как же. Гроб успокаивает мертвеца, ничего, ничего со звездой не случится, будет она в целости и сохранности.
Мертвец идет к дому, покачивается на ходу, взмахивает руками, гроб беспокоится, хочет подхватить мертвеца – тот уворачивается, не надо, я сам, сам…
Поднимается на крыльцо, – двери открываются с легким скрипом, впускают гостя.
Я встречаю вошедшего.
Подаю кофе.
Говорю, как учили:
– Добро пожаловать.
Подаю поднос с хлоридом натрия, так положено.
Часы бьют полночь.
Я говорю:
– Я его боюсь.
А он говорит:
– А ты его не бойся.
А я говорю:
– А я все равно боюсь.
Он меня утешает, подбадривает.
Он.
Его зовут Ацфир.
Хорошее имя.
Ацфир.
Поднимаюсь по винтовой лестнице, сто ступенек вверх, на самый верх, где башенка, где большие часы, которые бьют полночь, где стрельчатые окна, за которыми вечная ночь…
Замираю перед комнатой хозяина, соображаю про себя, с каким Я хозяина буду сегодня говорить. Есть у него добрые Я, есть злые Я, какие возьмут верх, чёрт пойми.
– Он добрый будет – говорит Ацфир.
Я ему верю. Не знаю, почему, но верю. Потому что надо идти к хозяину, подниматься по лестнице, стучать в дверь, говорить…
Говорить…
Легко сказать…
Они просят…
Нет, не то.
Они требуют…
Нет, не то.
Они выдвинули ультиматум…
…и опять не так.
И вообще, почему они, кто они? Требования выдвинули пятеро гостей, остальные затаились, и даже не пятеро, а четверо, пятый не то, чтобы против, но и не сильно за.
Если я буду говорить с добрыми Я хозяина, он согласится, и тогда все будет хорошо. Но злых я у него больше, гораздо больше, и злые Я скажут – Нет, а те четверо (пятеро) скажут «Да», а злые Я снова скажут «Нет», а потом будет война.
Война…
Замираю на лестнице, хватаюсь за перила, спохватываюсь.
Война.
Откуда ко мне пришло это словечко, только что же не было, и тут – война.
Вспоминаю. Вспоминается что-то странное, непонятное, вот был дом – и нет дома, вот жили люди – и нет людей, и не понимаю, как это так, почему…
– Осторожнее!
Это Ацфир.
Отскакиваю – поздно, поздно, массивный боевой топорик соскальзывает со стены, падает, пронзает мое плечо, отсекает голову, она со стуком катится по ступеням, мир вокруг меня вертится кувырком, вижу свое обезглавленное тело, машущее руками…
Начинаю вспоминать, что такое война.
– Мои соболезнования.
Это снова Ацфир. Бежит по лестнице, поднимает упавшую голову, пытается приставить к моей шее – голова снова летит на пол, дом вокруг снова кувыркается бешеным волчком. Мой спутник бормочет извинения, снова пытается приставить мне голову, я подправляю, указываю Ацфиру – не так, не так, – наконец, совместными усилиями приделываем голову на место. Верчу шеей, прислушиваюсь к себе, вроде бы всё в порядке, обошлось, но всё ещё держусь за перила, всё еще боюсь, что мир вокруг опять завертится в бешеной пляске.
Киваю:
– Спасибо.
Ацфир растягивает губы:
– Всегда рад помочь.
Смотрит на мою шею, бормочет что-то, что вот, тут след остался, где топорик рубил, надо бы подклеить чем – отмахиваюсь, не надо, не надо, и так сойдет, поднимаю повыше воротничок.
Не нравится мне Ацфир, не нравится, не понимаю, почему, но не нравится: всегда вежливый, всегда готовый помочь, и почему от него хочется бежать на край света…
Стучу в дверь. Ацфир как всегда с изумлением смотрит, как я сжимаю руку в кулак, бью в дверь, как всегда хочет спросить – а зачем ты бьешь дверь, ей же не больно, как всегда не спрашивает.
Нужно будет что-то говорить. Здесь. Сейчас.
Они требуют…
Не то.
Они выдвинули ультиматум…
…тоже не то.
Они…
…все не то, все-все-все не то, а надо будет что-то говорить, здесь, сейчас…
…ловлю себя на том, что дверь я бью, крепко бью, а оттуда ничего не отвечают.
Тишина.