Голубое небо, но не яркое, слепящее своей искристой бирюзой, а пастельное, будто бы немного выцветшее от тёплых и ласковых солнечных лучей, подёрнутое молочными облаками, напоминающими штрихи, оставленные кистью художника. Солнечного диска нигде не видно, он прячется, играет с людьми и заигрывает с ними, подмигивает им из-за тряпиц облаков, но он точно есть где-то там, в прекрасной вышине.
Немного кривоватая яблонька вся в цвету и скоро ветви её покроются сочными плодами. Её аромат потрясает, он дурманит и заставляет верить только в хорошее. Кажется, будто достаточно закрыть глаза и протянуть руку и можно будет коснуться небес и сорвать райский плод, который точно не станет яблоком раздора и хаоса. В лицо веет лёгким ветерком, наполненным цветочными летними ароматами, они пронизывают его тончайшими шёлковыми нитями и их почти можно увидеть, почти можно потрогать. Достаточно протянуть руку и поверить. Просто поверить.
Молодой парень закрывает глаза и вдыхает полной грудью. Да он чувствует и этот непередаваемый аромат поздней весны, и этот лёгкий ветерок. Подобные картины никогда не умирают в памяти.
Но вот он поднимает веки и перед ним нет никакого маленького и дорогого сердцу сада, перед его глазами лишь широкий монитор ноутбука, на котором застыло фото прекрасной яблони и неба.
Опустив взгляд в правый нижний угол экрана, он прочитал имя фотографа, запечатлевшего эту красоту. Им был некий совершенно неизвестный ему мужчина, что не было удивительным. Это были совсем не тот двор и совсем не та яблоня, которые он оставил в родной стране, в деревеньке, где вырос. И этот фотограф определённо не имел никакого отношения ни к нему лично, ни к его семье. Просто совпало, что эта работа напоминала ему милое сердцу место, из которого некогда он так стремился вырваться.
Установив фото яблони в качестве фона рабочего стола – он менял его так часто, парень свернул окно браузера и откинулся на спинку стула, задумчиво глядя в экран, а больше вглубь себя.
Через определённое количество минут экран погас, и в его чёрном прямоугольнике отразилось лицо его владельца. Каштаново-рыжие волосы длиной почти до плеч, которые при помощи умелых парикмахеров превратились из совершенно прямых в бойкие завитки, аккуратные густые брови тёмного цвета, выдающие природный цвет волос, прямой нос, пухлые губы и глаза в обрамлении густых чёрных ресниц. Глаза, от которых невозможно было отвести взгляда.
Насыщенно карие, напоминающие своим цветом крепкий только что сваренный кофе, с вкраплениями самого чистого золота, что подсвечивало их изнутри, и широкой чёрной окаёмкой на радужке, которая придавала взгляду особую глубину и магнетизм. Они, глаза, были единственным в его внешности, что досталось ему в наследство от отца араба – такими глазами, таким взглядом может обладать только восточный мужчина, от него прямо-таки веяло вечными загадками востока, разгадать которые не под силу никому. В остальном же внешность его была европейской, если не считать неуловимого подтона кожи, который на солнце очень быстро проявлялся и окрашивал её в прекрасный бронзовый цвет.
Он, Дориан Ихтирам-Катель, был сыном араба и француженки, что обуславливало интересную и колоритную внешность. А если заглянуть немного глубже в прошлое, то можно было узнать, что в его венах было намешано куда больше кровей. Со стороны отца он унаследовал южную арабскую и еврейскую кровь, а со стороны матери французскую, немецкую, греческую и прочую – всех был не в силах упомнить никто.
За спиной Дориана открылась дверь и в комнату бесшумно проскользнула тень, его ожившее отражение. Те же черты лица, те же магнетические глаза с привкусом кофе по-арабски, то же тело, повторённое до мельчайшей клеточки. Только причёска другая – короткая, и волосы натурального горько-шоколадного цвета, и одежда.
Незаметно подкравшись к Дориану, «отражение» хитро ухмыльнулось и, резко ударив ладонями по столу по бокам от парня, громко почти крикнуло ему на ухо:
- И что ты здесь делаешь, братик?!
Дориан подскочил на месте от неожиданности и быстро обернулся, негодующе глядя на брата.
- Придурок! – крикнул он. – Пугать-то зачем?
«Ожившее отражение» оказалось не гостем из потустороннего мира, а братом-близнецом Дориана – Леоном.
- А ты на мой вопрос не ответил, - уже спокойно и по-прежнему с ухмылкой проговорил Леон.
Отойдя к широкой гостиничной постели, он уселся на неё, откидываясь назад и опираясь на руки, вальяжно раскидываясь. В своём репертуаре.
- И не отвечу, - фыркнул Дориан. – А будешь так меня пугать, я вообще всё на свете забуду и уже никогда не отвечу!
Он вновь фыркнул и отвернулся к ноутбуку, скрестил руки на груди, всем своим видом выражая обиду. Но надолго его не хватило, и он вновь повернулся к брату.
- Чего ты хотел, Леон? – спросил он.
- Проверить, что делает мой маленький младший братик, - отозвался Леон и потянулся, после чего вновь откинулся назад.
Дориан скривил губы. Леон был старше него всего на двенадцать минут, но в близнецовой паре этого достаточно для того, чтобы он считал себя неимоверно старше и мудрее своего «маленького и несмышленого братика». И понимание того, что брат так просто шутил, не спасало Дориана от раздражения. Сейчас его вовсе ничего не могло от него спасти, потому что он неимоверно устал, а до отпуска ещё нужно было дожить.
- А если серьёзно? – снова обратился к брату Дориан, поджимая губы и склоняя голову набок.
- А я серьёзно, - настаивал Леон, и только лукавая ухмылка выдавала его. Этого было достаточно.
Передёрнув плечами, Дориан отвернулся, скрестил руки на груди, как бы закрываясь от шутливого настроя брата, от его игры. Убедившись в том, что брат не просто капризничает, а действительно находится в дурном расположении духа, Леон тоже сделался серьёзным.
Подойдя к столу, он присел на его край, снова оказываясь перед Дорианом и выжидающе смотря на него. Дориан упрямо терпел взгляд брата и не смотрел на него, но всё-таки сдался. Они никогда не умели долго обижаться и злиться друга на друга, потому что это было равносильно ссоре с самим собой, а это глупо и совершенно нереально.
- Что? – спросил Дориан, смотря на брата.
Пусть он уже не злился, но всеми силами пытался показать обратное, чтобы Леону неповадно было впредь.
- Что случилось, Ди? – вопросом на вопрос ответил Леон.
Это обращение – Ди, было показателем того, что разговор перешёл в серьёзную и искреннюю плоскость. Оно было личным, так его называл только Леон и ещё парочка особо приближенных людей. Даже их родители не называли младшего сына так.
И придумал это сокращение именно Леон. Дело в том, что с детства Дориан привык к тому, что почти все пытаются сократить его длинное имя до более короткого и удобного. Так в детстве он стал Дори, что его ужасно бесило, и Леон просто сократил имя брата ещё на один слог. До, просто – До. Это звучало красиво и очень удобно, пока братья практически одновременно, не сговариваясь, не провели параллель этого имени с названием ноты «до». Дориан сказал, что нотой быть не желает, а Леон, недолго подумав, вернулся к первоначальному сокращению – Дори, и, отбросив середину, начал называть брата просто Ди. И это обращение прижилось, прошло с ними через года и было тщательно охраняемо от посторонних, потому что Дориану хотелось иметь хоть что-то личное, неприкосновенное, а при их с Леоном образе жизни это было очень проблематично.
