Пролог
Моя жизнь началась не двадцать один год назад, в ноябре, когда я родилась. Не в момент, когда слабые ножки совершили первые шаги. Не в день, когда я пошла в школу, а после поступила в аграрный университет на ветеринара. И даже не тогда, когда родители дали благословение на мой брак. Оказывается, это была не жизнь, а будто бы сон. Сон спокойный, размеренный, счастливый, иногда веселый, местами печальный, но совершенно обычный. Проснулась же я в день своей свадьбы. Тогда и началась моя настоящая жизнь.
Хотела ли я ее? Хотела ли я оказаться среди чудовищ, где роль моя вполне однозначна? Да и вообще, хотелось ли мне очутиться в чужом страшном мире? Нет! Нет! И еще раз нет! И я сделаю всё, чтобы вернуться в свой спокойный сон!
Глава 1
Non! Rien de rien …
Non! Je ne regretterien
Ni le bien qu'onm'a fait
Ni le mal tout çam'est bien égal!…
Лилась из серебристого радио знаменитая песня Эдит Пиаф, будто бы в доказательство, что мы во Франции. А то вдруг забыли.
Мягкая пушистая кисть кабуки лизнула и без того мою сияющую скулу, делая ее еще сияющей, а затем, подчиняясь умелой руке визажиста, ласково запорхала дальше по доведенному до совершенства лицу. Когда серьезно нахмуренная Валентина окинула меня придирчиво-оценивающим взглядом, будто решала серьезное математическое уравнение, а не наносила макияж, в просторную светлую комнату с панорамными окнами, кучей зеркал и винтажной мягкой мебелью в пастельных тонах вбежала худенькая темноволосая, чернобровая женщина.
– Пора, пора, пора! – застрекотала она тоненьким голоском, а скользнув черными глазами с длиннющими ресницами по глубочайшему кружевному вырезу до самых упругих круглых ягодиц на моей спине, и вовсе громко вскрикнула: – Ах, какая красавица! Ариадна, ты просто настоящая греческая богиня!
И зарыдала. Громко. С чувством. Так, как только умела Лато́на Сергеевна. Спросите, почему Латона Сергеевна? Потому что тонкая, нежная, невероятно творческая, страстно любившая греческую мифологию душевная организация Латоны (при рождении нареченной Ларисой) требовала красоты не только вокруг себя, но и в своем имени. Так что, когда женщине, а в тот момент юной девушке, стукнуло восемнадцать, она, не задумываясь, отреклась от «Ларисы» в паспортном столе. С тех пор, на протяжении тридцати лет, по землям России-матушки порхают невесомые ножки Ивановой Латоны Сергеевны.
Однако Латона Сергеевна на этом не остановилась. Как только у нее родилась дочь, она, конечно же, назвала ее не Машей, Глашей, Дашей или Наташей, а Ариадной – прекрасной дочерью царя Миноса, из мифа про минотавра с дурацким клубком, нитью, Тесеем и иже с ними. Отцу, безумно любившему свою странноватую жену, оставалось только смириться. Что касается меня, то я уже давно привыкла к этому имени. Оно не вызывало ни восторга, ни отторжения. Но слыша его в окружении своих фамилии и отчества, мне каждый раз хотелось провалиться сквозь землю. Учитывая то, что я училась на ветеринарном факультете, где преподаватели обращались к студентам не иначе как к «коллегам», по имени-отчеству, проваливаться мне хотелось довольно часто.
– Мам, ты считаешь, что здесь недостаточно влажности? – лучезарно улыбнулась я, глядя на мать в высокое напольное зеркало, пока Валентина закрепляла в моих черных блестящих волосах изящную бриллиантовую диадему с прикрепленной к ней тяжелой кружевной фатой. – Еще немного твоих слез и старания Риты пойдут насмарку. У тебя у самой вон уже концы виться начали.
– Да, да, да, – замахала Латона на себя ладошками, широко распахнутыми глазами посмотрев в потолок, в попытке остановить беспощадные ручьи слез. – Кудри нам сегодня не нужны. Но ты такая красивая, девочка моя! Такая взрослая уже. Я только сейчас это поняла. Замуж выходишь!..
И вновь матушка разрыдалась. Она была такой трогательной и наивной, что я не удержалась от невольного тихого смеха.
– Мам, хочешь, отменим свадьбу и с тобой до пенсии будем жить вместе, – поступило от меня заманчивое предложение, пока я подходила к плачущей женщине и, приобняв ее за тонкую талию, оттопырила нижнюю пухлую губу, дразня матушку, изображая капризное дитя.
В этот раз Латона рассмеялась гулким высоким смехом, будто эхо в кружке, и замахала ладошками уже на меня.
– Дениска мне этого не простит.
Мать потянулась ко мне, чтобы поцеловать в щеку, но из-за спины, словно разъяренный коршун вылетела Валентина, бесцеремонно вклинив между нашими лицами руку, так что Латона чмокнула ладонь визажиста и удивленно захлопала ресницами-опахалами.
– Так, дамочки, без поцелуев, – строго посмотрела она на нас, готовая драться хоть с самим Зевсом за сохранность макияжа невесты. – После церемонии хоть разрисовывайте себя помадами, а сейчас прошу воздержаться.
Я глянула на алые губы матери и улыбнулась. Отец заплатил бешеные деньги Валентине. Настолько бешеные, что мы имели права не только заставить ее красить наши лица, но и станцевать ламбаду, самбу, бачату или еще чего похлеще. Но визажист была столь серьезна и внушительна, будто мы ей недоплатили, и вообще это именно она нам одолжение сделала, согласившись.
– Точно, точно, вы правы, Валентина, – всхлипнула мать, а затем, схватив меня за пальцы, слегка потрясла их: – Поторопись, уже все собрались. Священник приехал. Дениска там места себе не находит. Папа у выхода ждет. Люблю, люблю, люблю!
Прощебетала матушка и ускакала, не дождавшись ответа. Я ласково улыбнулась закрывшейся двери из белого дуба с позолоченными вензелями и блестящей ручкой.
– Вас накрыть или вы сами, Ариадна? – деловито поинтересовалась Валентина.
Она имела в виду фату, за которой практически не было видно невесту, в отличие от обзора самой невесты.
– Нет, спасибо большое, дальше я сама, – раздался мой вежливый ответ.
Я подошла к маленькому элегантному белоснежному круглому столику и взяла свадебный букет из белых и пурпурных роз.
– В таком случае, я откланиваюсь. Вы и правда выглядите неотразимо, – скупо улыбнулась женщина, видно было, что практики в этом деле у нее не так уж и много.
Визажист покинула комнату, оставив меня в одиночестве, если не считать охрану за дубовой дверью. Да, наша семья была богата и довольно известна в широких кругах. Поэтому отцу приходилось прибегать к услугам телохранителей. Ивановы роднились с Федоровыми – тоже далеко не последними людьми, так что охраны на свадьбе курсировало едва ли не больше чем гостей.
Стоя у зеркала, я осмотрела себя. Да, красавица. Без ложной скромности – красавица! Отец с детства учил оценивать имеющиеся ресурсы. Любые. Материальные, физические, душевные. Так что про себя мне всё стало понятно довольно давно. Из отражающей серебряной глади на меня смотрели миндалевидные глаза с прозрачностью чистейших зеленых изумрудов. Ресницы – пышные черные веера. Аккуратный ровный носик и фигуристые скулы, от которых лучшие фотографы мира рыдали бы, желая заполучить столь фактурное лицо на свои снимки. Пухлые гармоничной формы губы, скрывающие белозубую улыбку. И, как довершение, густая грива иссиня черных вьющихся волос, каким-то чудом доросших до поясницы, а сейчас страшными мучениями стилиста убранные в тугую гладкую бабетту.
