Позднее утро субботы плавно перетекало в обед. Маша попросила приехать к ней в роддом к часу дня, но Федор катастрофически опаздывал. По дороге ему надо было “кровь из носу” заехать на Торжковский рынок, купить два килограмма красных яблок и килограмм грецких орехов. Маша уже неделю лежала на сохранении. Врач наказал ей обязательно есть фрукты с большим содержанием железа и орехи. Из доступных по цене Федор мог купить только яблоки. Маша терпеть не могла зеленые яблоки. Орехи она тоже не любила, но вот кроме, разве что, грецких.
Соскочив с трамвайной подножки, Федор трусцой засеменил ко входу на рынок. В обеих руках он держал по большому полиэтиленовому пакету. В одном лежали выстиранные и выглаженные Машины вещи, а в другом кастрюльки и пакетики с едой. Маша постоянно хотела есть, поэтому Федору приходилось все время перезаказывать что-нибудь “вкусненькое” своей маме, которая за минувшую неделю приезжала уже два раза для того, чтобы приготовить невестке еду. Маша не могла напрямую просить свекровь, поэтому, перекладывая на стол принесенные мужем продукты, она тут же наговаривала меню на следующее посещение. Федор “брал заказ” и, возвратясь домой, сразу звонил маме с просьбой приехать и помочь.
Любимые женщины Федора были больше его и обе обожали поесть. Сам Федор пошел в отца, некрупного лысоватого неконфликтного советского инженера с небольшим брюшком и окладом, умным, но безвольным взглядом серых, увеличенных толстыми линзами очков, глаз. Отец любил и боялся жену, отдавая ей всю инициативу, в том числе и в воспитании сына, который не то смотря на отца, не то бессознательно копируя его, нашел жену, почти полностью воспроизводящую оригинал в лице своей мамы.
Сейчас в пакете лежала еда, приготовленная свекровью: блинчики с мясом, с луком и яйцом, и сладкие с творогом, салат “Оливье”, паровые говяжьи котлетки. Из приготовленного Федором, сверху всего этого вкуснейшего изобилия, покоилась только коробка шоколадных конфет со сливочной начинкой под прозаическим названием “Набор шоколадных конфет”. Федор, пока мама готовила все эти чудесные кулинарные изыски, сильно страдая от похмелья, гладил белье для жены.
Его личная увольнительная, на время пока Маша находилась в роддоме, открыла горизонты невиданного доселе разгула пьянства и алкоголизма. Уже три вечера подряд Федор выпивал по бутылке красного крепленого вина и выкуривал по полпачки сигарет. Для кого-то это мелкие ежедневные шалости, но не для Федора, который в жизни за раз больше полбутылки легкого сухого вина никогда не выпивал. Маша, в свое время привила ему вкус к дружеским вечеринкам и посиделкам. Но они никогда не злоупотребляли выпивкой, да и сильного желания такого не испытывали. Хотя теперь Федор, лишенный Машиной тотальной опеки, начал прислушиваться к себе, чтобы выяснить чего хочет он сам. Лишенный строгой матерью возможности кутить, удерживаемый в жестких рамках женой, принявшей его с рук на руки от мамы, теперь Федор отрывался. Его дерзновения распространялись до выпитой бутылки за вечер, и это был его предел. Опьянев, он уносился в самые смелые свои мечты. Он бил лица своим школьным и институтским обидчикам, соблазнял самых красивых девчонок курса. Он был смел, силен и уверен в себе. Так Федор мужал. Во всяком случае так ему казалось.
