Машину опять бросило к обочине. Олег Столяров руль снова удержал и в который раз выматерился. Ругаться он любил и умел, чем приводил в неописуемый восторг немецкого журналиста Курта Мюллера и переводчика из местных, отзывавшегося то ли на фамилию, то ли на имя – Джоко.
Влад Гетьман вообще полагал, что Джоко – это бандитская кличка, слишком уж ярко, даже для здешних колоритных мест, выглядел переводчик. Но немец выбрал его. Как, собственно, и Гетьмана со Столяровым себе в сопровождение.
В случае с Джоко выбор был понятен: семнадцатилетний пацан живо болтал на русском и достаточно уверенно – на немецком. А вот украинских полицейских Мюллер выбирал чисто из вредности, как сообщил утром Гетьману Столяров.
– Слышал, сволочь, как мы вчера после ужина разговаривали, – уверенно сказал Олежка. – И русский язык он, фашист немецкий, знает будь здоров. Все просек. И теперь решил отомстить. А у меня такие планы были на воскресенье...
Влад не стал возражать или пытаться разубедить напарника. Выезд в воскресенье – так в воскресенье. Все равно делать нечего, кроме как напиться или отправиться играть в карты к полякам. По девочкам ходить – себе дороже.
Мусульмане запросто могли отрезать если не голову, то чего пониже за своих, да и местные славяне, православные, уже который век жили по законам гор и не собирались смягчать свои нравы.
Влад вообще старался не спорить по мелочам. И когда немецкий корреспондент, загорелый жилистый мужик лет пятидесяти, стал рассказывать, как его папа, оберштурмфюрер СС в сорок первом – сорок втором развлекался в Харькове, Влад просто молча вышел из столовой.
Немец что-то спросил у Джоко. Тот ответил и засмеялся.
– Чего это он там? – поинтересовался Олежка.
– Спрашивает – опасная дорога или нет. Я сказал, что пока за рулем ты – опасная.
Машина снова вильнула, левое переднее колесо прошло в нескольких сантиметрах от обрыва, вниз полетели мелкие камни.
Немец произнес фразу, из которой Олежка смог выловить «Шумахер» и «нихт».
– Это он про меня? – спросил Олежка.
– Да, – подтвердил Джоко. – Не Шумахер ты, говорит.
– Ага, – кивнул Столяров. – Водитель из меня – не очень. А вот мой дед, тот – да! Тот был водителем от бога. Член команды, занявшей в европейском автопробеге Прохоровка – Берлин второе место. Первыми – да, первыми туда прибежали немцы вместе с папашей журналиста. Дед говорил, что не всегда даже догнать получалось.
Джоко хихикнул и быстро, захлебываясь от восторга и предвкушения ссоры, стал переводить.
Влад тяжело вздохнул – глупые разговоры с неумными иностранцами не могут привести ни к чему, кроме как к общему раздражению и желанию настучать в лицо собеседнику.
А может, и впрямь – вывести потомка оккупанта из машины и расстрелять к чертовой матери. Потом, правда, хлопот не оберешься, отчеты писать с рапортами, кто в спокойном районе мог их обстрелять, почему немца выцелили, а не их, в форме.
Ну, и от Джоко потом не отвяжешься, мешать расстрелу он не будет, но кровь по капле выпьет, до последнего евроцента.
– Олег, он говорит, что его отец, наверное, не встречался с твоим дедом, иначе ты бы не родился! – крикнул Джоко с заднего сиденья и хлопнул Столярова по плечу. – Я бы за такое в глаз дал. А ты?
Олег промолчал. Дорога стала еще хуже, машина правым бортом несколько раз царапнула скалу, слева открывался потрясающий вид на пропасть.
– Еще немного, – сообщил Джоко. – Вот по такой дороге еще два или, может, три километра, потом будет ровнее.
– Какого черта ее не ремонтируют? – пробормотал Столяров. – Это ж смертоубийство сюда ехать. Как они товары и еду возят?
– Еду – на осликах, товары – на осликах, сюда даже пушки на осликах возили, – охотно пояснил Джоко. – В ущелье никогда власть снизу не признавали. На этой вот дороге столько народу убили – тысячи. Турков убивали, австрийцев убивали, немцев – много убивали. Снайпер с той стороны или пулемет.
Немец снова что-то спросил.
– Спросил, нет ли тут снайперов сейчас, – пояснил Джоко, ответив журналисту на немецком. – Я сказал, что лучший снайпер в этих местах я, но я в машине, и стрелять со скал некому...
– Ты бы рот закрыл, – посоветовал Влад. – Муха влетит.
– Не влетит, я каждую муху вижу...
– Замолкни, мелкий! – повысил голос Гетьман. – Сейчас к свиньям собачьим высажу из машины.
– О! – закричал в восторге Джоко. – Владо – суеверный! Владо не любит это... сглазить.
Влад тяжело вздохнул и указал вперед:
– Олежек, вон там, где расширение, притормозишь, я осуществлю свою непосредственную угрозу.
– А немца? – оживился Олег.
– А немца с собой возьмем. Немецкая общественность жаждет узнать, как тут живут аборигены.
– Жаль...
Дорога, наконец, стала шире, справа открылся небольшой карман в скале.
– Вот тут? – уточнил Олег.
– Тут, – подтвердил Влад.
– Владо, я же пошутил! – голос Джоко стал неуверенным. – Я же не хотел тебя обидеть...
– Никто не хотел, – сказал Влад. – Но за все нужно платить.
Олег остановил машину в метре от скалы, так, чтобы дверцы справа можно было открыть.
– Приехали, – сказал Влад и вышел из машины. – Джоко, ты сам или тебе помочь?
Джоко что-то быстро заговорил по-немецки, сбиваясь, начиная заново. Немец слушал, потом усмехнулся и вылез из машины.
– Он говорить... что я не смогу без переводчик... – сказал Курт Мюллер. – Что он нужен... его не можно высаживать. Не можно?
Влад подошел к краю обрыва, закинул автомат за спину и потянулся.
– Русский вы знаете, я вижу, – задумчиво произнес он. – А сербский язык... Я украинец, поэтому польский, сербский, чешский, словацкий – пойму. Говорить, может, и не выйдет, но, полагаю, местные жители также разберутся. Я же разобрался, когда Джоко позавчера рассказывал своему приятелю, как накануне украл у француза деньги, а неделю назад продал мусульманам ящик патронов. Я не ошибся, Джоко?
Джоко потрясенно молчал.
– Так это он патроны спер? – Столяров обернулся с переднего сиденья к переводчику, недобро прищурился. – Мы, значит, тут все вместе корячимся, начальство уговариваем, чтобы дело замять, а это ты аферы проворачиваешь? И два автомата в прошлом месяце – твоя работа? И видуху в июне у Коляныча – тоже ты?
Джоко, зажмурившись, помотал головой.
– Не ври, – сказал Столяров и вылез из машины, хлопнув дверцей.
Автомат Олежек держал в правой руке, дулом книзу, палец лежал на спусковом крючке, а флажок предохранителя был сдвинут.
– Ты, значит, патроны на прошлой неделе продал, а меня обстреляли три дня назад, чуть не достали, блин! – Столяров открыл дверцу. – Выходи, мерзавец, сейчас я с тобой... Слышь, Мюллер, тебе фотография мертвого серба не нужна? Можно застреленного, а если нужно, то и задушенного? Почем у вас покойничек в журнале?
