Он был Гением, и Гением от Бога! Но об этом чуть позже…
…22 июня 1990 года в Летнем саду Града Петрова прогуливались два человека. Часы на крепости отзвенели полночью, и белая ночь Невы, наконец, уронила северное солнце на ту сторону земли, весь день заливавшего аллеи парка своими жаркими лучами. Но перед тем как упасть, оно опустилось к заливу и медленно поплыло у городского горизонта ярким оранжевым мячиком; было тепло и душно, но под сенью столетних деревьев веяло прохладной тишиной и лесным спокойствием. Вообще-то, в десять вечера Летний сад закрывался, и только мраморные красавицы да герои мифов и легенд, оставались стоять на своих местах, любуясь соседней Невой, золотом Петропавловки и белизной лебедей, мирно плавающих на зазеркальном озере.
Но в этот вечер, уж не знаю, почему, ажурные ворота были открыты, и, ни на набережной, вдоль ограды сада, ни в нём самом, кроме этих двух, залетевших, неизвестно откуда мужчин, никого не было.
Стояла та, короткая пушкинская тишина, что давала ночи только полчаса, чтобы вспыхнуть новой зарёй, и так до конца июля.
Я не знаю, откуда взялись эти двое прохожих, но оживлённая беседа разлеталась веером во все стороны, правда, никого не раздражая и не беспокоя, отключив этих людей от красот окружающего мира и так беззаботно утонувших в своём разговоре.
Не буду томить читателя загадками, признаюсь, что перед нами, из перспективы аллеи, явились служители культуры, а конкретнее – чиновники от пера: Главный редактор одного ленинградского литературного журнала и его заместитель, иногда пописывающий, но только иногда, да и то, когда вопрос касался разгрома того или иного автора.
Это было его рабочим хобби, и когда ушедший в сторону от партийной линии автор, выдавал на-гора несуразицу (по личному мнению этих телохранителей русской литературы), осиновый кол критики хоронил писателя навсегда. В противном случае, более высокие начальники могли похоронить уже самих хранителей, и так от самых низов, до вершин Союза советских писателей.
Оба прохожих были хорошо одеты, импортные летние туфли и светлые брюки, отдающие зарубежным блеском, а также рубашки с короткими рукавами, выдавали в них людей, приближённых к дорогой раздаче, как ширпотреба, так и продовольственных Елисеевских гастрономов. Сюда бы я добавил санатории Сочи и потусторонние поездки за рубеж, конечно, производственные, и множество необходимых контактов, как в Ленинграде, так и в Москве.
Литература – дело тонкое, и то, что она несла в души наших граждан, в значительной степени зависело от этих и им подобных чиновников.
– Понимаешь, Сеня, – растягивая слова, говорил Главный – высокий, чернявый мужчина лет сорока, но с уже вырастающим животом и лоснящимися щеками, – сейчас наступило такое время, когда не знаешь, кого слушать. Горбачёв разрешает некоторую свободу, а другие члены Политбюро наоборот, предлагают затягивать гайки. По всей стране расплодилось море писателей, да пишут чёрт знает что, и, вроде, правильно пишут, а вдумаешься – сплошная антисоветчина.
Сегодня мы должны ещё более тщательно отбирать произведения. Это не в те далёкие времена, когда все всего боялись и даже подумать не могли написать хоть слово против партии, а сейчас – все кому не лень. Ты же, как никто другой, знаешь, что устроили над Зощенко и Ахматовой. Да и «Звезду», и «Ленинград» закрыли. Неужели ты хочешь, чтобы и наш журнал вот так же с позором и улюлюканьем? А?
– Ну, так несут, шлют, и кроме политики, сплошная пошлость, – вступил в разговор второй гражданин, значительно моложе Главного редактора, но фигурой ничем от первого не отличавшийся, – а теперь ещё и церковную литературу понесли. Я, конечно, принимаю, но приходится постоянно доказывать, что это заблуждение, что свобода слова не означает свободу нести ахинею в народ.
А представляете, как я устал всем им доказывать, что Бога нет. И гадалки и шаманы, и… ну, это, новое направление, как его, о! Экстрасенсы. Не хватало ещё опуститься до сатаны и усесться на одну скамейку рядом с дьяволом!
Тут на днях один учёный муж принёс мне рукопись. Ну, я Вам скажу. Вот откуда у этих вундеркиндов от науки такие мысли? Я решил перед сном почитать, так волосы встали дыбом от его писанины. Бросил, и никогда не продолжу чтение. Придёт за ответом, отвечу достойно.
Его рукопись у меня в портфеле. Несу назад в редакцию. Давайте-ка, я вам почитаю, так, кусочек. Только послушайте, послушайте, это ж надо такое придумать:
Короткий день заканчивался. Уродливые тени домов медленно ползли к востоку, засасывая город в темноту осенней ночи. Красный диск солнца, процедившись сквозь толщу атмосферы и пыли, быстро и рано прятался за близким горизонтом города. Оставалось минут десять, до того, как он нырнет в муравейник домов, когда последний луч, блеснув на верхушках деревьев, осветил небольшую комнату на шестом этаже дома №7 по улице Дальних родственников.
У тёмного секретера, лицом к книжным полкам, сидел археолог, а вначале биолог Николай Владимирович Новиков. Сейчас это был усталый, с сильнейшим нервным расстройством человек, который ждал чего-то страшного и непонятного. Он смотрел на Библию, лежавшую, у его правой руки и, непереставая, шептал:
– Что Он имел ввиду, говоря…?
– Он же Сам выбрал меня и обещал не покидать до самого последнего дня.
– Неужели этот день настал?»
Ну, и дальше, в том же духе. Автор представился астрофизиком. Вот Вам причина и следствие. В литературе полная бездарность, а туда же. Я не стал ему объяснять, что между литературой и звёздами такая же разница, как между лягушкой и Шекспиром. Ха-Ха!!! Занимался бы своими туманностями и не лез туда, куда не каждого и писателя-то пускают. Хотя, и сами туманности, весьма туманны. А литературные изыскания этого автора столь же туманны, как и его небеса обетованные. Комментарии здесь излишни…
Но вдруг, как ответом на его слова, в лицо ударил резкий порыв ветра. Он подхватил рукопись хоботом смерча и, нырнув в боковую аллею, исчез у Инженерного замка.
– НЕТ, ОН НЕ БЕЗДАРНОСТЬ!!! – громыхнуло на весь Летний сад вместе с вихрем,
– ОН АСС СВОЕГО ДЕЛА!!! – и парк снова погрузился в тишину белой ночи.
Литераторы переглянулись, мгновенно побледнев, а в души медленно, но цепко начал вцарапываться загробный холодок. Из глубин вековых клёнов вырвался свист, над головами, громко захлопав крыльями, взлетели чёрные птицы, а на аллее, далеко, далеко, у самой ограды, что со стороны Невы, появился человек.
