ЧАСТЬ 3.
МОРЕ СЕВЕРНОГО ВЕТРА.
А все ж если улыбнется тебе удача,
да Копи выпустят живым на свет божий,
остановись у неспокойной кромки Моря,
Северным ветром оберегаемого…
Из песни юродивого, объявившегося на
выставе на исходе поры льда и снега.
Глава 1.
Старые кости говорить не желали…
Молчали, словно бы душа их не покоилась нынче в Стылой Избе, что посеред Туманного Леса Хозяином поставлена. Да только Колдунья в силу вошла, а оттого и защита кругом плоти Мары рушилась, оголяя нутро.
Девку принесли в покои самой Госпожи. Оставили посеред каменного пола, на котором картой дивной раскинулись живые огоньки Лесных Земель. И вокруг покрыли все символами запретными.
И ведь краску ту добывать было нелегко…
Травы Колдунья мешала с кровью сама. Да все брала запретные, по ведьмовской луне собранные. Полынь горькую держала с люцерной. И оберегом кругом венка того мать-и-мачеху пускала. Жизнь и смерть – коловратом всему сущему…
В венок бросала соцветия женьшеня, листом шалфея сдабривая – чтоб разум Мары раскрыть, да мысли покойной в мир живой явить. А ведь тяжко это – минулое будить. И одних трав тут не хватит…
Благо, погосты нынче были раскрыты. Ощеривались нутром захоронений старых, в которых сокровищами – кости да плоть. Другим разом даже кровь нетленную сыскать можно…
Кости девок чистых Чародейка растирала в жбане низком, да пестиком с землей святой разбавляла. Сдабривала нитями силы, что тянулись от пальцев тонких, и краска начинала полыхать колером болотным.
А ведь мощь колдовскую не просто в плоть сухую провести, подобие жизни в той разбудивши. Все руны-знаки, которые рисует она что в воздухе, что в сверкающей мякоти-слепне. И тогда та вспыхивает предивно, озаряя покои Госпожи мертвенно-бледным сиянием.
Мерцание то не меркнет, как от свечи. Горит, выскальзывая что за ставни закрытые, что за створку двери дубовой. И проходящие девки спотыкаются о него. А как споткнутся – так и упадут замертво. И нити зажгутся еще ярче…
Тела девичьи убирали тотчас же – знали, как Госпожа не любит беспорядка. Одних уносили на капище, иных…
Чародейка вспомнила дощечки-знаки, что нашла вокруг тела девкиного.
Огнедержец с Макошью – защитой покойной. Симаргл в ногах, да еще одна…
Пламена зашипела и сплюнула рядом с прахом старым. Проклятая, древняя…
Руна-символ. Знак утерянный, забытый что богами, что людьми…
Помнится, она видала такой, когда Хозяйкой ввел ее в Стылую Избу Симаргл, да усадил на лавку резную, сундук с золотом, каменьями бесценными перед ногами устроив. А ей ни каменья, ни золото к душе не легли. Только монисты…
Перебирала она их пальцами-перышками и все дивилась:
– До чего ж хороши!
И украшением фермуара – знаки чаровные. Манят ее, силу обещая, а она и гладит их, на шее успокоив. Говорит с ними, что с живыми, и разумеет: те слышат ее, потому как не просто знаки – руны запретные.
Симаргл поначалу отнял у нее те монисты. Уговаривал, будто бы сила в них не просто дивная – неуемная. Не справиться с нею ни богам старым, ни людям смертным. Особое уменье дарит она, утерянное. И коль собрать все знаки разом, да силой напитать…
Да только как откажешь жене молодой, красавице огненноволосой? Верно, никак. Оттого-то и отдал сокровище, шею нареченной украсив. Просил только осторожной быть. Обережной…
Будь Пламена осторожной, так и жила бы сейчас в Стылой Избе, ожидая старого бога среди туманов. А вот ведь сбежала в ту ночь, позабыв что о страхе, что о наказании. Потому как подчинить себе пространство Лесов Симаргла не под силу простой смертной. У него – один Хозяин, один повелитель. И если б руну перед собою не пустила тогда светом мертвенным…
А ведь он сам рассказал ей о знаке том, указав его среди прочих. Думал, другие – более ценные, мощные. И только этот, на поиск созданный, безвреден:
– Поисковая, – голос старого бога звучал тепло, ласково. И рука, что гладила монисту, нет-нет, да и соскальзывала на бархатистую кожу Пламены. А та осторожно смыкала веки: боязно и… да, приятно. – Начертишь ее перед собою – и мигом Лес расступится, приведя тебя ко мне. Не заскучаешь одна. Ты только желание ей скажи, дорогу указав.
Пламена бросила скорый взгляд на дощечку, что покоилась подле Мары. И снова задумалась. Она и сама-то прознала про руны те в Избе Симаргла, заплатив за знания запретные жизнью, по-за что и точила ее мысль едкая: откуда досталось разумение дивное другому? И как добыл он логос древний? Уж она-то кровью расплатилась за него…
Вопросов становилось все больше, а Пламена кружилась вокруг мощей Мары. Принюхивалась, хищно ведя носом, да осторожно поднимала ноготком край посмертины.
Не ждет ли ее на теле девкином другое, сокрытое доныне зло?
Чародейка на миг остановилась. Задумалась, прикидывая в разуме стекляшки-фрески, которых все больше не доставало. И снова опустилась к Маре.
Девка дурная, брюхатая. Село чужое. Знахарка, роды принявшая. И смерть, что искупила ее, Пламены, проклятие. Совпадение?
Уж не та ли выжженная слышащая, что прокрашена картой в колер аспидный, знание древнее таит? И ведь молчит, старая каналья, слова не сказавши. Думает, будто бы силы в ней достанет с самой Колдуньей сойтись.
Чародейка улыбнулась. Она провела всех, кто так думал об ней. Мужа-спокусника, что все реже теперь вставал с ложа супружеского. Симаргла, бога старого, поверившего в девичью непорочность и чистоту. И саму смерть. Тлен…
Да и что есть сила? Раньше-то и ей казалось, будто знает она о ворожбе все, а только как отведала крови живой, так и поняла: верную силу можно получить лишь злом да обманом, Мором Струпным. Все иное – лишь крохи…
Пламена разложила кругом посмертины руны любимые – всего семь, числом шейных позвонков убиенной. И на каждой – символ, на каждой – знак…
Колдунья обошла кругом тело Мары, полоснув ножом по венам, что огибали запястья прутами крепкими. Больно? Нет, она давно забыла о боли. В душе только вот теплилось еще былое, что гнилью отдавало, да горечь во рту разливалась…
Смрадная кровь потекла на тело Мары, а Чародейка приказала коротко:
– Живую. Скорее.
Краем глаза заметила, как Рунник, что стоял в стороне, тако ж отворил жилы. Только его кровь – живая и алая – пахла не гнилью. Не тленом. Сладко-сладко, словно бы медовый кулич…
Чародейка сглотнула вязкую слюну.
Ей бы напитаться что жизнью этой, что сладостью силы, вот только не час пока. Ворожебник с девкой своей дурной мается. И ведь позволила-то ему сама эту блажь, да нынче жалеет. Мужик, он и есть мужик: волю его держать надобно, а тут… Ей бы в сон к нему наведаться, напомнить о мамке с сестрами, косы плетущими в могиле, да пригрозить…
И Путята из Копей не воротился, наказ исполняя. Да и огонек золотой погас, видно, уйдя по-за границы Лесных Земель, и теперь искать его будет трудно…
