Он поднимался по лестнице. Ладони потели, а нервы были напряжены до предела. Ему не следовало здесь находиться; вообще-то, ему прямо так и сказали: не ходить наверх… однако мужчина просто не смог удержаться. Стоял прекрасный летний день, и он заставил себя прогуляться на озеро, но даже там не смог избавиться от ощущения надвигающейся беды, поэтому вернулся. На обратном пути он никого не встретил и теперь чувствовал себя так, будто оказался в одном из тех фантастических фильмов, где все вокруг исчезают, и герой остается в полном одиночестве. Вернувшись назад, он по-прежнему никого не увидел: в здании не было ни движения, ни шороха. Тишину нарушало только негромкое тиканье часов в коридоре. Он знал, что сегодня днем посетителей здесь не будет, а доктор приедет намного позже. Здание казалось заброшенным.
Добравшись до верхней площадки, мужчина помедлил и огляделся, стараясь заметить признаки чужого присутствия. Все двери были закрыты, кроме одной, в самом конце коридора. Через несколько минут, окончательно убедившись, что он тут совершенно один, мужчина медленно направился к приоткрытой двери. Он успел сделать всего пару шагов, как вдруг услышал тихий всхлип, от которого волосы на затылке встали дыбом. Его ладони так вспотели, что пришлось вытереть их о штаны, зато в горле было сухо, как в пустыне, и ему отчаянно хотелось пить.
И тут он снова услышал этот звук – всхлип, только на сей раз громче. Мужчина остановился посреди коридора с бешено стучащим сердцем и оглянулся на лестницу, решая, не пойти ли за помощью, – но не смог сдвинуться с места. Внезапно коридор показался ему огромным… но отступать было нельзя: что-то непреодолимо влекло его вперед. И он стал осторожно красться по коридору, пересек полоску солнечного света с танцующими в воздухе пылинками и подошел к двери. Он услышал новый звук: кто-то дышал – тяжело, но ровно. И тут раздался еще один всхлип, на этот раз тихий и приглушенный. Теперь его сердце заколотилось, казалось, с невозможной скоростью, и он тут же вспомнил о своей матери. Болезненная грусть захлестнула его. Еще несколько шагов – и дверь оказалась на расстоянии вытянутой руки. Он осторожно толкнул ее, зная, что та не заскрипит: дверные петли хорошо смазывались.
Занавески в комнате были задернуты, как обычно, но мужчина смог разглядеть по левую руку кровать и фигуру, лежащую под покрывалом. Маленькая лампа отбрасывала свет на прикроватный столик, из-за чего густые тени в остальной части комнаты казались еще чернее. Когда глаза привыкли к полумраку, он понял, что в комнате есть еще кто-то – тот, чье дыхание он слышал. Этот человек склонился над постелью, а он наблюдал, завороженный, не понимая, чему стал свидетелем; инстинкт подсказывал, что происходит нечто очень интимное. Мужчина заметил, что покрывало зашевелилось, а потом замерло, и почувствовал, что человек, склонившийся над кроватью, расслабился… Внезапно осознав, что задерживает дыхание, он осторожно выдохнул. Тот человек выпрямился и издал глубокий, протяжный вздох, почти стон. В этот момент стало ясно, что женщина на постели больше не сделает ни одного вдоха. Он уже собирался было отступить назад, как увидел, что фигура снова склонилась над кроватью и смахнула что-то с распростертого тела.
Тусклый свет прикроватной лампы выхватил из тьмы перо, которое соскользнуло вниз и перелетело к нему, едва касаясь обшарпанных досок. Он отшатнулся от двери, но перо, подхваченное летним ветерком, выплыло из комнаты и опустилось на пол прямо у его ног. Он наклонился, чтобы поднять его, а когда выпрямился, незнакомая фигура уже стояла в дверном проеме и смотрела на него.
– Все кончено, – сказала она. – Она наконец-то уснула.
Инспектор уголовной полиции Лью Кирби ненавидел больницы – из-за их запаха. Но сегодня проблема была в другом… Засунув руки в карманы стеганой куртки, он отвернулся от мертвой женщины, лежавшей на кровати, и бросил взгляд на засыпанный снегом Южный Лондон. Сквозь щель в окне задувал холодный ветер, от которого слезились глаза. Столица переживала одну из самых холодных зим в своей истории, и декоративный пруд на территории больницы был скован льдом. Все в Лондоне замерзло: и пруды на Хампстед-Хит, и Серпентайн. Даже по реке между плавучими домами, среди которых был и его собственный, проплывали куски льда. Накануне ночью весь город завалило свежим снегом, и теперь он выглядел довольно живописно. Оторвавшись от вида за окном, Кирби перевел взгляд на менее живописное зрелище: комнату, в которой он находился.
Ему позвонили утром, когда он собирался выходить из дома. Ночь детектив провел у Изабель. Они не выспались, поскольку еще не успели пресытиться друг другом: их отношения начались не так давно. Кирби на часок заскочил к себе в дом-лодку, чтобы принять душ и выпить кофе. Приступая ко второй чашке эспрессо, он планировал вернуться и разбудить Изабель, но тут позвонила диспетчер Вики и сказала не заходить в офис, а сразу отправиться в то место, которое все называли просто «Блэквотер».
Психбольница «Блэквотер», позже переименованная в психиатрическую клинику «Блэквотер», располагалась на берегу Темзы у Баттерси и была закрыта уже лет двадцать. Ее разрушавшиеся корпуса стояли на одном из самых дорогих участков Лондона. Добраться до больницы было делом двадцати минут, но из-за непогоды на дорогу ушло почти вдвое больше времени. По магистралям курсировала снегоуборочная техника и машины, разбрасывавшие песок, но дальше от центра дороги оставались практически непроезжими. Когда Кирби наконец доехал до ворот заброшенной лечебницы в полицейской «Корсе», которую всем сердцем ненавидел, молодой красноносый констебль направил его к административному зданию, и там детектив припарковался.
Потом ему показали дорогу к отделению Китса, где он сейчас и находился. Оно располагалось на территории психбольницы ближе к реке, на одинаковом расстоянии от Дейлсфорд-роуд с одной стороны и частного дома – с другой и достаточно далеко от каждого из них. Помещение, в котором он стоял, размещалось на втором этаже. Тут не было ничего, кроме шести старых коек, пять из которых пустовали. На шестой лежало тело пожилой женщины. Под ним был виден старый матрас, покрытый многочисленными застаревшими пятнами. Кирби решил, что женщине было за семьдесят или даже за восемьдесят. Следы побоев на лице; челюсть, выступающая под неестественным углом – скорее всего, вывихнутая, – все это вписывалось в общую картину разрухи и упадка. Синяки и кровоподтеки, покрывавшие лицо женщины, были темнее в тех местах, где запеклась кровь. Основание койки представляло собой стальную раму; в изножье был прикреплен поблекший номер: 19. От всего этого детективу было не по себе.
