В этот день, 27 августа 1897 года, на конечной станции железной дороги, только-только протянутой от Хайнувки к Беловежу, было необычайно оживленно. Ну как же – предстояла царская охота! К прибытию царского поезда свежепостроенный станционный павильон был украшен гирляндами из дубовых и сосновых ветвей с вплетенными в них трехцветными лентами, на платформе был выставлен почетный караул, а сама станция оцеплена двумя ротами солдат. К встрече допущены были лишь члены свиты, прибывшие в Беловеж ранее царского поезда, да главные распорядители намечаемого развлечения – начальник Управления охоты Министерства Императорского двора князь Дмитрий Борисович Голицын и ловчий его величества Владимир Робертович Диц.
Сначала из вагонов царского поезда споро выскочили казаки лейб-гвардии 3-й Терской казачьей сотни Собственного Его Императорского Величества Конвоя, в черкесках с газырями и в барашковых папахах, а за ними вышел командующий Конвоем, флигель-адъютант, генерал-майор Свиты Его Императорского величества барон Мейендорф. Казаки, не дожидаясь его команды, спешно выстроились и встретили выходящую императорскую чету, уже встав как положено, во фрунт. Николай, облаченный в длиннополый форменный сюртук с полковничьими погонами и белую летнюю фуражку, вышел в сопровождении супруги. Императрица, которой он подал руку при выходе из вагона, поравнялась с его правым плечом и далее шествовала рядом. Она была одета скромно, но не без изящества, в светлое платье с жакетом и модную шляпку. Государь отдал лейб-конвойцам честь и лишь затем повернулся к встречающим…
Приезжающие, пройдя совсем недалеко от платформы, попадали к въездным Дворцовым воротам. Забор вокруг парка походил на ограду Летнего сада в Санкт-Петербурге, а ворота, как и церковь Николая Чудотворца, видневшаяся за оградой дворцового парка, будучи сложены из темно-красного кирпича, напоминали своим архитектурным решением облик самого Охотничьего дворца.
Почти сразу за Дворцовыми воротами дорога выходила на дамбу между двумя искусственными прудами, образовавшимися благодаря запруде на реке Наревка. В прудах, как то обыкновенно устроено в дворцовых парковых ансамблях, плавали белые лебеди, а правый пруд был к тому же украшен живописным островком. Миновав дамбу, дорога понемногу поднималась вверх по склону, на котором по левую руку стоял Императорский павильон Александра II, воссозданный в том виде, какой он имел в 1860 году, во время пребывания государя в Беловеже. Дальше склон переходил в крутизну, созданную насыпью для батареи Головина, возведенной здесь во времена Наполеоновского нашествия 1812 года. Поэтому дорога огибала здание, выходя к противоположному фасаду, а насыпь была прорезана широкой лестницей. Сейчас самая крутая часть насыпи у самого дворца для придания большей живописности была обрамлена диким камнем и обсажена плющом и другими вьющимися растениями. Чтобы парк вокруг всего дворцового комплекса возможно более быстро приобрел достойный вид, здесь высадили уже взрослые деревья.
На внешнем виде Охотничьего дворца, несомненно, сказался вкус императора Александра III, требовавшего обойтись без всяких излишеств. Наверное, из-за этого, по странному «совпадению», в основу композиции дворца лег прямоугольный план, который был идентичен планировке казарм для русских войск, строительство коих как раз закончилось к тому времени в Варшаве, Демблине, Бресте, Модлине, Ковно и других городах Западного края. Графу Потоцкому, ожидавшему прибытия императора перед фасадом дворца, тоже бросилось в глаза, что архитектура здания сохранила казарменный характер – особенно это было заметно на фасаде, обращенном к прудам и подъездной дороге. Противоположная сторона, ориентированная на равнину с перелесками, переходящую в Пущу, смотрелась не столь по-солдатски.
И все же дворец не был лишен некоторой прелести, которую ему придавали вежи (башни), соответствовавшие традиционному архитектурному решению охотничьих замков. Архитектор поместил главную вежу на углу здания и подчеркнул ее особое значение не только размерами, но и высоким шатровым покрытием со шпилем для императорского штандарта – черного двуглавого орла, увенчанного серебряной короной, на золотом поле. Вторая вежа напоминала эркер, и была решена в средневековом стиле: декорирована элементами, свойственными готической архитектуре, – нишами и ложными бойницами. От сходства с казарменным обликом отвлекали и другие архитектурные детали – остроугольные мансардные перекрытия с открытыми конструкциями фронтонов, декоративная кладка фризов, пилястр и даже печных труб. Конструкция крыши, по конькам которой были поставлены ажурные металлические решетки, еще больше уводила взгляд ввысь и придавала зданию воздушность.
В последовавших придворных церемониях гости, ожидавшие императорскую чету, прибывшую на отдых в Беловеж после длительного турне по Европе и впервые после восшествия на престол, принимали участие строго согласно рангам. Да и самого приглашения на царскую охоту удостоился весьма ограниченный круг лиц. Среди гостей можно было заметить принца Ольденбургского, герцога Лейхтенбергского, князей Белосельского и Барятинского… Царь не слишком жаловал польскую шляхту, однако же не отказал в просьбе Великому князю Николаю Николаевичу Младшему и разрешил тому пригласить его давних партнеров по охоте в Скерневице – князей Радзивиллов, графов Потоцких и Замойских, владевших имениями поблизости.
Граф Потоцкий, в отличие от многих своих шляхетных однофамильцев, особо не рвался искать милостей императорского двора. Как, им, родовитым магнатам Речи Посполитой, пресмыкаться перед русским царем? Nie, nigdy! Не бывать этому! Однако… ведь не со всякими же худородными, пусть и соотечественниками, но не имеющими за душонкой почти ничего, кроме сомнительного права на герб, им общаться? Да и подрастающую дочь пора было выводить в свет, а предстоящая охота давала к тому неплохой повод.
На службу в церковь Николая Чудотворца, выстроенную в парке императорского Охотничьего дворца, Потоцкие, разумеется, не пошли. Во-первых, как же могут настоящие католики позволить себе принять участие в церемониях схизматиков, и, во-вторых, туда их никто и не звал. Впрочем, главе семейства довелось накануне побывать в этом храме, чтобы взглянуть на необыкновенный иконостас из китайского фарфора, которым была украшена церковь. Но любопытство – менее страшный порок, чем даже малейшая крупица вероотступничества.