Долго залеживаться в госпитале не пришлось. После промывания желудка, инъекций, капельницы и проведенной в полубредовом состоянии ночи уже к полудню пятницы, едва Нина смогла самостоятельно встать на ноги, она покинула это лечебное заведение. Все-таки сливочное масло, которое она с таким отвращением глотала перед приемом, сделало свое дело – мышьяк не успел нанести непоправимый вред организму. А отлежаться можно и дома. Впрочем, и дома на то, чтобы отлежаться, было отпущено всего часа четыре. Пока солнце еще не закатилось, Якуб запихнул дочку в «Студебекер», – правда, за руль не посадил, – и машина, пересекая частокол закатных теней, которые бросали придорожные деревья на шоссе, помчала ее вместе с отцом в Краков. На выходные намечалась большая охота, на которую съезжался советский генералитет, служивший в Войске Польском.
Нина с удовольствием плюнула бы на эту охоту. Даже независимо от не слишком бодрого самочувствия она не находила в подобном занятии ничего хорошего. Выезд был уже не первый, и она успела достаточно покормить комаров, чтобы присоединяться к тому охотничьему азарту, которым пылали паны генералы. Впрочем, сегодня кое-что хорошее при желании все-таки можно было найти: погода, несмотря на ноябрь, стояла сухая, кое-где еще отливала яркими красками осенняя листва – золотистая на кленах, темно-красная на буках, а вот комары в лесу уже не досаждали. Так или иначе, ее мнение тут было ни при чем – отца надо было сопровождать, и точка.
Егеря-загонщики с собаками уже отправились делать свое дело, генералов распределили по номерам. Нина следовала рядом с Якубом, внимательно всматриваясь в траву, уже пожухлую и покрытую сплошным ковром из опавшей листвы. Ей крепко врезался в память первый выезд на охоту, еще летом. Тогда она уселась на травянистый пригорочек недалеко от дороги, ожидая, пока паны генералы закончат обсуждать свои охотничьи дела.
– Сгоняй до машины, я там папиросы забыл! – раздался повелительный голос, и чей-то адъютант бегом бросился исполнять приказание. Торопливо взбираясь на насыпь шоссе, он поскользнулся на зеленой травке, потерял равновесие и, чтобы не упасть, оперся рукой на землю шагах в пяти от девочки. В уши ей ударил грохот взрыва, под рукой адъютанта вспухло облачко сероватого дыма, в котором тускло блеснуло пятнышко пламени…
После секундного замешательства Нина рванулась вперед, на ходу срывая поясок со своего платья. Адъютант ничком лежал на земле, а из его перебитой выше локтя руки фонтаном хлестала кровь. Сноровисто перетянув руку, что заметно умерило кровотечение, Нина попыталась прощупать биение пульса на шее. Вроде бьется, но очень слабо.
Генералы уже подбегали к месту взрыва, когда Нина, что-то сообразив, заорала:
– Назад! Назад, пся крев! А вдруг тут еще мины?
– Живой? – выкрикнули из кучки охотников, притормозившей чуть поодаль.
Нина снова попыталась нащупать пульс. Безуспешно.
– Кончился, – тихо пробормотала она. Только сейчас ее взгляд упал на небольшую дырочку с разлохматившимися краями над левым карманом мундира несчастного поручника.
И вот сегодня, насупившись, она старается разглядеть в траве и под листвой малейшие признаки чего-нибудь чужеродного. Нет, что тут при таком листопаде разглядишь! Кой черт несет их всех в эти леса?
Наконец, отец встал на отведенное ему место. Нина заняла позицию немного сзади, выбрав ее так, чтобы получше укрыться от случайного (или неслучайного) наблюдателя. Впереди между ветвями виднеется спина в шинели защитного цвета – и достаточно. Внимательно осматривая сквозь полуголые ветви пространство вокруг, девочка вдруг замерла. За прогалиной между деревьев, немного в стороне, шагах в пятнадцати, она увидела фигуру, которую совсем не ожидала встретить в этих местах. Вспомнив то, что говорил ее инструктор еще осенью сорок пятого, она медленно отвернулась, одновременно скользнув рукой в карман пальто, где лежал пистолет: говорят, что если пристально смотреть на человека, то он может почувствовать твой взгляд. Через две-три минуты она снова повернула голову в ту сторону. Никого.
Нина осторожно двинулась вперед и, подойдя к отцу поближе, шепнула:
– Папа, там немец.
– Какой немец, где? – Речницкий тоже говорил негромко, не меняя позы.
– Здесь, недалеко, был две минуты назад.
– Почему решила, что немец? – генерал говорил спокойно, по-прежнему тихим голосом.
– Высокая фуражка, кожаное пальто, витые погоны… – перечислила девочка.
– Витые? Майор, оберст-лейтенант?
– Я не очень-то разбираюсь… – виновато потупила глаза девочка.
– А надо! – назидательно вставил Якуб.
– …Мне показалось, что шнур на погонах двуцветный, – продолжала Нина. – Между золотистыми витками виднелся, вроде, более светлый.
– Двуцветный? А не врешь? – голос Речницкого, кажется, совсем не изменился, но дочка уже почувствовала в нем внутреннее напряжение. – Это же генерал! – и, помедлив несколько секунд, – Пошли!
Вскоре боевые товарищи дружно обсуждали неожиданную новость.
– Да ну, ерунда! Полтора года прошло, какой тут, к едрене фене, генерал?! – воскликнул Болеслав Кеневич, командующий Корпусом внутренней безопасности. – Ради девчачьих бредней охоту срывать!
– Не скажи… – протянул Речницкий. – Маловероятно, согласен, но проверить надо. Пустышку вытянем – не беда, ну, а как упустим?
– Якуб дело говорит! – поддержал его Ян Роткевич. – Поднимай своих жолнежей и будем прочесывать.
Через полтора часа на шоссе уже выпрыгивали из грузовиков и направлялись к лесу, на ходу разворачиваясь в цепь, солдатики в касках с белыми польскими орлами. А еще минут через двадцать в лесу грохнул выстрел, затем еще – и пошло-поехало. Лупили винтовки, застучали автоматные очереди, захлебывался длинными очередями пулемет, плеснули взрывы гранат…
– Папа, поймали генерала-то? – спросила Нина под вечер, когда уже укладывались спать в охотничьем домике.
– Спи! – Якуб потрепал дочку по голове. – Много будешь знать – скоро состаришься!
Вот он всегда так. Ну какой может быть секрет из этого немецкого генерала? Однако возмущаться или обижаться девочка не стала. Отец все же, наверное, лучше знает. Ну и ладно. Во всяком случае, теперь ясно, что ей ничего не привиделось и кто-то там точно был. И не зря она всех всполошила.
