Посвящается Сонику и Анику
Не в некотором царстве, не в некотором государстве, а в русской земле жил-был в незапамятные времена мальчик по имени Добрыня. Было ему от роду двенадцать годков.
Домик матушки его, вдовы Горикеи, стоял в селе Малиновом. Неподалеку протекала речка Смородина. Окружали эти места глухие леса. Люди ходить туда побаивались: неровен час, чудища лесные закружат, заманят в чащу, к синим таинственным огонькам, – потом не выберешься! Добрыне тоже страшновато было, а все же бегал он в те чащобы по малину.
А в лесах – известное дело! – лесовуны[1] живут. Шишкуны, еловнички! И двое таких лесовунов – Пинь Ушастый и Михрюська Еловенький – полюбили Добрыню за смелый нрав, за сердце щедрое. Никогда гнезда Добрыня не разорит, малого зверька лесного не обидит. Лесовуны голову ему закружить, пугануть смехом, чихом ли своим и не помышляли никогда. Всё-всё знали они про Добрыню. И про матушку Горикею знали, и про воина Огниво, который учил его мечом рубить, из лука стрелять. А еще знали они про нового друга Добрыни…
Собирал мальчик однажды малину – и вдруг услышал шум-треск, а потом жалобный стон. Голову поднял – и увидел какое-то существо, похожее на огромную черную птицу. Существо застряло в острых ветвях могучей ели. Старалось оно на волю выбраться, да никак не могла.
Жалко стало Добрыне незнакомца. Решил его выручить. Начал взбираться на высокое дерево, да сорвался с самой вершины, чуть не убился до смерти! На счастье, это существо успело поймать его когтистой лапой за рубаху. А потом Добрыня долго помогал ему выпутываться из веток.
Наконец слезли они с дерева, выбрались из лесу и сели отдохнуть на берегу речки Смородины.
Солнце клонилось к закату. Добрыня смотрел на своего нового знакомца и диву давался. Чешуйки на его черных крыльях блестели и переливались, будто будто речная рябь на мелководье, будто звезды – если их с неба все в одно лукошко собрать.
– Как тебя зовут? – спросил Добрыня.
– Горынчик, – тихо ответил черный да крылатый.
– Горынчик?! Это что за имя такое нечеловеческое? – воскликнул Добрыня.
– Так ведь я не человек, – усмехнулся тот.
– До чего же странно ты говоришь! – недоумевал Добрыня. – То коршуном клекочешь, то змеей шипишь! Кто же ты? Птица?
– Наверное, – нерешительно сказал Горынчик.
– Таких огромных птиц я в жизни не видывал! – сказал Добрыня. – Ты, верно, прилетел из чужедальних стран?
– Из чужих… дальних… – кивнул маленькой черной головой Горынчик.
– А меня Добрыней зовут, – сообщил мальчик. – Хочешь в гостях у меня побывать? В селе Малиновом? Пошли, а? Матушка блинов напечет.
– Блинов? – не понял Горынчик. – А что это такое?
Добрыня ушам не поверил:
– Не знаешь, что такое русские блины?! Да это ж вкуснейшая еда на свете! Со сметаной, или с маслом, или с вареньем малиновым… Пошли скорей!
– Русские блины? – растерялся Горынчик. – Значит, ты русич?
– Конечно, русич! – гордо заявил Добрыня. – Ну, пойдешь ко мне в гости?
– Нет, – повесил голову Горынчик. – Не пойду. Родитель мой не велит с русичами дружбу водить.
– Батюшка твой, что ли? – спросил Добрыня.
– Родитель, – упрямо повторил Горынчик.
– Ну и не води, – обиделся Добрыня. – Подумаешь! А мне вот все рано, с кем дружить, лишь бы не с ворогами! Но ты ж мне не ворог?
– Я тебе?! – воскликнул Горынчик. – Нет! Конечно, не ворог! Ведь ты мне, может быть, жизнь спас.
– А коль не ворог, – рассудил Добрыня, – значит, друг?
– Значит, друг, – согласился Горынчик.
– В гости пойдешь? – обрадовался Добрыня.
– Нет… – загрустил Горынчик. – Родителя боюсь!
– Кто ж он такой, суровый родитель твой? – недоумевал Добрыня. – Где живет?
Горынчик махнул в сторону заходящего солнца острым крылом:
– Там… В Черных скалах…
– В Черных скалах? – изумился Добрыня. – Никогда о таких не слыхал! Небось, далеко?
– Для меня близко, – усмехнулся Горынчик. – Я ж крылатый!
– Слушай, крылатый! – вскочил Добрыня. – А плавать ты умеешь?
– Не знаю… Не пробовал… – растерялся Горынчик.
– Бедняга! – пожалел его Добрыня. – Ничего-то ты не знаешь, ничего не пробовал! Бежим скорей к тихой заводи! Самое милое дело – на солнечном закате искупаться! Воду солнышко весь день грело, она теперь теплая-претеплая!
И он помчался вперед. Горынчик еле поспевал вслед, неуклюже перебирая по песку лапами.
– Шевели ногами, Горынчик! – хохоча, торопил его Добрыня.
– У меня не ноги, а лапы! – хохотал и Горынчик. – Лапы! Лапы!
Убежали они в теплую заводь, а из кустов выбрались лесовуны. Михрюська Еловенький был похож на еловую шишку. Пинь – на пенек. Его огромные длинные уши то и дело падали ему на глаза. Оттого его и прозвали Пинем Ушастым.
– Где родитель его живет, я что-то не разобрал? – спросил Пинь Ушастый приятеля.
– В Черных скалах! – отозвался Михрюська.
– В Черных Скалах?! – ужаснулся Пинь. – Да ведь там гнездилище самого Змея Горыныча!
И приятели испуганно переглянулись.
* * *
В этот самый час в своем замке в Черных скалах проснулся Змей Горыныч. Его старшая голова страдала бессонницей и маялась от злости и зависти, пока средняя и младшая головы спали. Наконец она не выдержала, куснула младшую за ухо и – тотчас притворилась спящей.
Младшая заорала от боли благим матом и разбудила среднюю голову – главную у Змея Горыныча. И самую умную!
Не раз Змей горько жалел, что на роду ему написано быть трехглавым, и завидовал сыну своему Горынчику, у которого пока одна только голова: спать ей никто не мешает, от глупости двух других голов она не болит…
Правда, в драке трехглавому сподручнее: таким жаром-пламенем на неприятеля дохнут все три глотки, что от него и памятки не останется! Самые наихрабрейшие храбрецы в бегство обращаются!
Змей Горыныч громко рявкнул, пыхнул огнем и запел:
Как у Змея у меня, у Горыныча
Есть три головы, три головушки!
Одна старшая – самая храбрая,
Одна средняя – самая умная,
Одна младшая – самая глупая.
Не то сестры мы, не то братья мы,
Три Змеевы головушки!
На звук огнедышащей песни в пещеру заглянул дрожащий от страха стражник.
Слугами Змея Горыныча были степные поганцы, давние враги русичей. Змей вступил в сговор с поганцами, чтобы на землю Русскую напасть и побыстрей ее защитников одолеть. Змей бил-жег с неба, поганцы – с земли… что и говорить, тяжко русичам приходилось! И все равно – поганцы Змея боялись еще сильней чем русичи!
– Эй ты, смертный, чего прячешься? – рявкнула старшая голова. – Позови его огнедышащее высочество!
Степной поганец, прижав руки к груди, трижды поклонился, упал на колени, что-то бормоча.
– Погромче, смертный! – раздраженно приказала младшая голова.
– Их… их огнедышащее высочество куда-то улетели, – кое-как выговорил стражник.
Средняя голова раздраженно пристукнула по земле хвостом, и степного поганца как ветром сдуло.
