Давно это было… Мне было лет 11—12. Повадился я ходить к дяде, путешествовать по радиоэфиру – в то время радиоприемники были относительной редкостью, а у него была первоклассная радиола. Было это в середине лета, примерно как сейчас. Слушая зарубежные радиостанции на средних и коротких волнах, я как бы с высоты птичьего полета проносился над миром.
Однажды я поймал радиостанцию, которая транслировала индийскую народную музыку и забыл обо всем на свете… Каждый день, в одно и то же время, я настраивался на эту радиостанцию и часами – нет днями просиживал, слушая чарующие звуки волшебной мелодии. Она меня околдовала, завладела всем моим существом. Было такое ощущение, что эти звуки обволакивают меня со всех сторон, поднимают и несут над миром. Я как бы воочию видел густые заросли индийских джунглей, видел слонов и полных грозной красоты бенгальских тигров. Незаметно красота дикой природы сменялась красотой животворной – прекрасные замки и волшебные статуи; красивые индианки с родинками на лбу (третий глаз Будды) – весь волшебный мир Индии расстилался передо мной. И не хотелось покидать этот мир, хотелось, чтобы эти звуки были всегда…
Лишь десятилетия спустя, я узнал, что нотное поле в индийской музыке в пять раз шире, чем европейское и состоит из тридцати пяти нот, что в Индии существуют музыкальные произведения, которые исполняются в определенное время года, в определенное время суток…
Начало семидесятых годов. Все чаще на рекламных столбах стали появляться объявления о гастролях заезжих гипнотизеров. В тот год я учился на втором курсе Воронежского политехнического института и жил в студенческом общежитии вместе с четверокурсниками. Известный врач-психолог Леви, как писалось в рекламных плакатах, готовился выступить у нас в институте с циклом лекций. Билеты раскупались заранее. Я остался безучастным к этому событию и лишь в первый вечер его выступления надумал вдруг посмотреть, что же это за сеансы гипноза. Когда я собрался выходить, товарищи по комнате предложили мне взять с подоконника билет, который случайно остался невостребованным. Подойдя к актовому залу в институте, я понял, что без билета мне бы сюда не пройти, скопление желающих было очень велико. Все места и проходы были забиты битком и я, помнится, устроился в проходе на стуле, добытом в одной из ближайших аудиторий.
Представление началось. Худощавый, с пронзительным взглядом мужчина рассказал нам во вступительном слове об основах психологии, а затем предложил желающим поучаствовать в экспериментах подняться на сцену. Толпа молодежи устремилась наверх. Я оказался в числе тех человек двадцати, которых он пропустил на сцену. При этом я сам был удивлен тем, что оказался в этой компании… Гипнотизирование началось с каких-то заклинаний, счета чисел. Многих тут же изгоняли со сцены, как неподдающихся внушению. Помню, что я очень старался «загипнотизироваться». Сперва нам объявили, что мы молодые побеги на веточках деревьях. Ну что ж, побеги, так побеги, и мы стали старательно тянуть руки-побеги вверх к солнцу. Потом нас объявили пассажирами трамвая и мы дружно запрыгали на воображаемых сиденьях, имитируя трамвайную тряску. Постепенно я стал выделяться из общей массы подопытных, по началу на меня обратил внимание сам гипнотизер, а потом и весь зал.
Нам, нескольким человекам объявили, что мы члены студсовета и решаем судьбу одного студента. Влюбившись, он каждый день ходит на свидание со своей девушкой, задерживается с ней допоздна и приходит в общежитие, когда оно уже закрыто, т.е. грубо нарушает правила социалистического студенческого общежития. И на повестке заседания студсовета стоит вопрос, выселять его за систематическое нарушение или нет. Ассистент гипнотизера стал подходить к каждому «члену студсовета» и спрашивать его мнение. Все приговоры, естественно, были оправдательными. Мол, дело такое, молодое, со всяким может случиться и пр. Лишь когда очередь дошла до меня, я выдал по всей программе. Во-первых, гуляние допоздна и любовь это не одно и то же. Во-вторых, очень много студентов не могут получить общежитие и вынуждены снимать квартиры. И я думаю, что среди них найдутся более достойные права проживания в общежитии. Я за его выселение. По залу, как мне потом рассказывали, прокатилась глухая волна недовольства. Да-а… в студенте второго курса еще крепко сидел дух кадрового сержанта, еще свежи были в памяти стройные ряды вымуштрованных курсантов школы сержантского состава и мерный ритм строевого шага. Я на глазах превращался в восходящую звезду гипнотических опытов.
Следующим номером ко мне подвели двух девушек и внушили, что одна из них моя дочь, а вторая моя жена. Рассмотрев последнюю, я внутренне с удовольствием согласился. Парню напротив таким же образом представили сына и жену. Мы присутствуем на судебном процессе, моя дочь разводится со своим мужем. И пошло-поехало… Мой зять обвиняет мою дочь, что она ему не стирала рубашки, не штопала носки. Дочь же, в свою очередь, обвиняет его в том, что он не водил ее в театры, не дарил ей цветов и т. д. и т. п. Моя жена норовила встрять в эту семейную склоку, родители мужа тоже не оставались в стороне..
Лишь я молчал. Когда судья обратился ко мне с вопросом, как я относился к замужеству своей дочери, я ответил, что в принципе был не против, но предостерегал их от поспешности, они слишком мало были знакомы.
Было еще несколько моментов в моей стремительной карьере того вечера, которые уже стерлись из памяти. И вот апофеоз, момент, в который в полной мере раскрылись все силы, спрятанные под личиной простого советского студента. Мне объявили, что я… Наполеон, и что только что завершилась Бородинская битва…
В те годы я занимался спортом – вольной борьбой и правая рука у меня была травмирована на одной из тренировок. Обычно я держал ее полусогнутой в локте. Как только до меня дошло, кто я на самом деле – тут же согнул руку еще больше и сунул за борт пиджака, принимая наполеоновскую стойку. Ко мне подошел генерал (не помню который) и стал докладывать, что битва завершена, и мы не то чтобы ее выиграли. В ответ я обрушил всю мощь своего гнева на докладчика и окружавших меня генералов. Я кричал, что это они виноваты в подобном исходе битвы, что мои гвардейцы не могли допустить такого, что только бездарность генералов спасла русских от полного поражения. Я грозился расстрелять виновных и назначить ни их место солдат, отличившихся в бою, и т. д. В общем, аудитория неожиданно для себя оказалась свидетелем великого гнева великого человека.