Женщины вскрикнули, мужчины подались вперед. Их зрелищу предстало невообразимо отвратительное нечто.
На фоне распахнутого черного плаща отчетливо белел скелет. Дряблая рука, державшаяся на скрученных вчетверо сухожилиях, заботливо полировала гладкие кости, смахивая с них пыль и любовно поглаживая.
– Человек-скелет! – провозгласил владелец бродячего цирка.
Публика взорвалась аплодисментами.
Такого к ним дядюшка Стремптус еще не привозил.
Прошло то время, когда бородатые женщины и гиганты-получеловеки будоражили воображение сонного городка, к ним давно уже привыкли. Такие экземпляры с некоторых пор стали добрыми соседями обычным людям.
Сегодня на потеху цирк демонстрировал новых уродищ. Это был уже знакомый нам человек-скелет (существо на двух ногах и с двумя руками, обтянутыми кожей и покрытыми густой шерстью, вертлявой головой с птичьим клювом вместо носа, и, что самое удивительное, абсолютно пустым скелетом вместо туловища), тут же вертелся маленький, примерно до колена обычному человеку, старичок, сидевший подогнув под себя чудовищной длины ноги, превращавшийся в огромного долговязого человека, стоило ему только выпрямиться во весь рост, женщина-птица, до того отвратительная, что некоторых стошнило от ее вида прямо на их собственные колени, но у этой странной твари помимо мерзкого женского лица была восхитительная белая грудь, такая нежная, высокая и манящая, что жены приревновали своих мужей, и на второй день запрещали им посещать цирк дядющки Стремптуса.
Фирс торопился домой. Там ждала его матушка, которой он с недавнего времени, с тех самых пор, как на свет появился младший братик, стал помогать по хозяйству.
Дом свой он еще не видел, но уже чувствовал. Улицу обволакивал ароматнейший запах свежевыпеченного хлеба. Их семья держала бакалейный магазинчик, пусть и не на самой оживленной улочке, а, напротив, на окраине, но все же отбоя от покупателей не было. Каждое утро Фирс просыпался от запаха румяной булки, и, только он приходил в себя от сна, тут же попадал в обволакивающее облако печеного и жареного, с начинками и без, сладкое и соленое, с капустой и с мясом…
Стоит ли говорить, что Фирс был несколько толстоват, даже кругловат, и чрезвычайно румян, как самая сдобная булочка, а как же иначе, если в одном доме с тобой постоянно творится невыразимо вкусное и волшебное. Характер имел весьма добродушный, редко отказывал кому-либо в помощи, хотя, на самом деле, к нему редко кто обращался. Сверстники его редко брали в компанию. Не потому что чурались, просто Фирс все чаще был занят хлопотами по хозяйству, помогая матери и отцу. В свои молодые годы ловко обращался с печью и с тестом и с легкостью мог заменить старших за прилавком.
Вот уже и зеленая крыша показалась внизу улицы, из трубы легкий уютный дымок. Фирс прибавил ходу, предвкушая теплую булку с корицей и кружку ароматного сладкого чая.
Мама как раз суетилась на кухне. Увидев Фирса, она всплеснула руками и покачала головой с укоризной: «Ну, что ж ты так долго? Мне же малыша надо кормить!»
Фирс вжал голову в плечи и поспешил занять место матери у прилавка. Его отпустили совсем ненадолго, одним глазком, посмотреть цирк дядюшки Стремптуса, и он даже не дождался окончания показа, и пропустил ловкого жонглера, таинственного фокусника и добродушного силача… И все равно мать сердилась.
Фирс вздохнул: «Бедный я. Ну, ничего, вечером они с отцом и малышом пойдут на второй показ, она и подобреет.»
Действительно, к ночи ближе родители с братом вернулись счастливые. Много было разговоров об увиденном, но по-тихоньку и эти восторги затихли, двери закрыли на тяжелый засов и разошлись по своим спальням.
Ночью Фирс проснулся от странного звука: кто-то срежетал и шкрябался у его окошко, словно пытался гвоздем процарапать маленькое тусклое стекло. Фирс очень удивился: деревьев рядом с домом не было так близко и такой высоты, чтобы задевать окно. И людей такого роста, чтобы достать до второго этажа не встречалось.
Он осторожно присмотрелся. Спустя мгновение в ужасе отпрянул назад – в окне маячила та самая мерзкая отвратительная харя, которую он недавно видел в цирке. Та самая птица с мерзким лицом и восхитительной белой грудью стонала и стенала, пытаясь проникнуть внутрь дома.
Фирс быстро пришел в себя, соскочил с кровати и побежал будить отца и мать. Не успел он выйти за дверь своей спальни, как внизу, у двери раздались тяжелые глухие удары. Фирс застыл на месте, не зная, что предпринять.
Из соседней комнаты вышел отец:
– Чего не спишь? Ну-ка ложись! – сердито сказал он, спускаясь вниз.
Фирс ринулся за ним, пытаясь что-то объяснить по дороге.
Снаружи у двери стоял сам дядюшка Стремптус, владелец того самого цирка! Его лицо было бледно, казалось, если ему не открыть, он разнесет дверь в щепки своими огромными кулачищами.
– Что случилось? – крикнул отец непрошенному гостю, стараясь казаться как можно более хладнокровным.
– Беда! Беда! – барабанил Стремптус.
В голове Фирса тут же мелькнула догадка о том, что случилось.
– Открой! – крикнул он так решительно, что отец не посмел не послушаться.
Чуть позже догадка подтвердилась. Стремптус, оказавшись в доме, быстро закрыл его на засов и не сильно стараясь казаться вежливым, крикнул:
– Где мать с младенцем?!
Фирс, не дожидаясь реакции отца, побежал вверх по лестнице, туда, где спал его маленький братик. Стремптус кинулся вслед за ним.
На ходу, едва переводя дыхание, он путано объяснял:
– Женщина-птица. Вы сегодня… приходили с младенцем. Вы?.. Вы, я спрашиваю?… Она ест младенцев…
– Какая птица? Кого ест? – догонял всю кавалькаду мужчин отец. – Да стойте же вы!
Мать, испуганная, сидела на кровати, прижимая к себе грудничка, когда в комнату ворвались трое мужчин. Фирс и Стремптус быстро опомнились и отвернулись, ведь она была не причесана и не одета. Отец подбежал к ней. Но мать не высказала ни слова упрека за столь поздний визит. Она, бледная, указывала на окно. Там маячила отвратительная харя.
Стремптус, соберя все свое хладнокровие, вежливо, как только можно быть в таком положении, попросил остальных покинуть комнату и не входить в нее, какие бы звуки из нее ни доносились. Никто не стал с ним спорить. Удивленные, напуганные Фирс и его родители с младшим братишкой поспешили выйти за дверь.
Дрожь и слабость в коленях была такая, что казалось, будто им никогда не спуститься вниз по лестнице в уютную гостиную, где можно было бы зажечь камин и постараться успокоиться.
Однако, спустя немного времени и приложив невероятные усилия, они добрались до низу. Отец нес мать, а Фирс – младенца. Вскоре в камине полыхнули дрова, а на решетку на огонь поставили старенький стальной чайник.
