К концу пятидесятых годов двадцатого века Ушки слыл скучным и унылым фабричным городишкой. Дома, по большей части – ещё дореволюционные. С облетающей штукатуркой, украшенные клумбами с ограждениями. Простенько как-то всё было. Асфальта нет, старая брусчатка в центре давно требовала ремонта. Тускло горящие по вечерам фонари не располагали к легкомысленным прогулкам на свежем воздухе. Особенно – молодёжи. Надо было вести себя осторожно, находясь на соседней улице. В любой момент могли подойти «местные», дворовые ребята, бдительно следящие за обстановкой в своём районе. Они могли доходчиво объяснить нарушителю «общественного порядка» о нежелательном нахождении оного в данном месте. Девушек никогда не трогали, а вот нерадивый кавалер не со своего квартала мог запросто себе заработать здоровенный синяк под левый глаз. Обычно – в дальнейшем тот объяснял родителям, что споткнулся и упал в темноте, виня во всём всё те же тусклые фонари.
По тротуару вдоль дороги, ведущей за город, на север, мимо двухэтажных обшарпанных домов шли двое мальчуганов – школьников средних классов. Тогда ещё носили школьную форму с фуражками, похожую на военную. Но сейчас ребята шли не в ней. Одеты они были в чёрные штаны и ботинки, выцветшие зелёные куртки из суровой ткани были застёгнуты на большие круглые пуговицы. На головах красовались серые кепки – «хулиганки». На простых грубоватых лицах ещё не виднелся «юношеский пух». Только вчера прошёл Первомай. Улицы стояли нарядно разукрашенные красными флажками. Деревья уже побелили к празднику. Наступили «черёмуховые холода». Мальчишки ёжились от холода и посматривали по сторонам: нет ли поблизости местных парней. Шли они вдалеке от родных мест. Несмотря на дневное время, район слыл отнюдь не дружелюбным. Кое-где проезжали редкие по тем временам автомобили. Чаще встречались гужевые повозки с запряжёнными лошадками, уставшими от изнурительной работы.
– Смотри, Борька – обратно покойника везут! – Воскликнул один, указывая пальцем на идущего сзади савраску. За траурной повозкой лениво тянулась вереница провожающих усопшего в последний путь.
– Ты чего говоришь, как дурак! – Раздражённо ответил второй. – Генка, ты говоришь так – будто он ожил что ли?
– Кто ожил?
– Да покойник твой! Домой своим ходом пошёл, да? Надо говорить – «снова везут», или вроде того.
– Борька, а привидения там есть?
– Брось, там с кладбищем рядом люди живут. И ничего. Позавчера, когда я нашёл лаз в подземный ход, мне посветить толком нечем оказалось. Намотал на палку тряпку какую-то, измазал её в смоле. Такой себе факел вышел, еле поджёг. Залез в дыру, прошёл по ходу метров тридцать-сорок, он и потух. Капитально, не разжечь больше. Кислорода не хватает, наверное. Бросил я его там и наружу вылез. Темно там и сыро. А привидений никаких нет. Ты, Генка, лучше бы дома сидел тогда, раз боишься так.
– Да ничего я не боюсь. Думаешь – твой фонарик высветит чего?
– Хороший фонарик! – Борис достал из кармана новенького «жучка». – Смотри – и батареек не надо. Жужжит только. Мне его две недели назад отец подарил на день рождения. – Продемонстрировав работу подарка, паренёк бережно убрал фонарь в карман штанов.
– Да, хорошая вещь, жаль – ты его в тот раз не взял. Глянем вместе сегодня – что там такое. Интересно. А потом – что ты делал?
– А что я делал? Тут же выбрался наружу, выкурил папиросу и восвояси побрёл.
– А где ты папиросы взял?
– Ты что, Генка – тугой на память? Я ж тебе говорил. Мы с дворовыми после школы на крыше дома сидели, ну вроде как – уроки делали. А на самом деле – курили. Мы уже давно в тёплую погоду так хулиганим. А когда я с крыши слез – меня отец встретил и курево почуял. Он-то знал всё давно, молчал только. Говорит мне: «Ты, Борька, больше на крышу не лазь! Сорвёшься с трёх этажей – костей не соберёшь! Кури уж дома, проветривай только после себя. На вот тебе – папиросы и не журись.»
– Здорово! Угостишь тогда?!
– Конечно! Ты ведь как-никак мой лучший друг. – Борис похлопал по плечу улыбающегося Геннадия. – Сейчас городской парк будет, потом – кладбище, а затем – чуть дальше, возле дороги, овражек. Там, за кустами, еле видно – дыра такая в земле. Как пролезешь – ступеньки вниз. Спустишься – подземный ход. Невысокий, но пройти можно, чуть голову согнуть надо. Ход этот – старинный, ещё со времён Ивана Грозного. Через весь город идёт. Там поворот есть, под землёй, в другую сторону. В тот раз я почти дошёл до него. Куда он ведёт – никто не знает. Пройдём до куда сможем. Может – найдём чего.
– Золотишка бы! Или ещё чего-нибудь такого.
– Ага, держи карман шире! Если б там золото было – его бы откопали, а вход – замуровали бы наглухо давно… Смотри – летний кинотеатр в парке уже открыли. Афиша висит. Та-ак, что там сегодня крутить будут? «Весна». Это с Раневской. Смотрел уже.
– Ладно, не «Чапаева»!
– А зачем – «Чапаева»? За деньги на него никто не пойдёт. Сто раз все и так, бесплатно, смотрели. Тут на Орлову с Раневской хоть поржать можно.
Пройдя переулок, друзья, не останавливаясь, рассмотрели афишу, висящую на белокаменных воротах парка. Их путь шёл чуть дальше. За парком, почти сразу, находилось очень старое кладбище. Видимо, именно туда направлялась траурная процессия, но ребятам до неё уже не было никакого дела. Их взоры устремлялись дальше. Вдоль грунтовой дороги иногда проходили люди. Некоторые из них вели на поводке домашнюю скотину. В основном – коз, но были и коровы. Прохожие старались обходить стороной крутой спуск на обочину, больше похожий на овраг. Это место пользовалось дурной славой. По весне туда стекались воды из выгребных ям близлежащих частных домов. Запах оттуда исходил не особо приятный. Да и грязи там было – по самые уши. Если свалится кто – весь измажется дурно пахнущим глинозёмом. Такие мелочи нисколько не останавливали юных любителей приключений. В городе многие знали о подземном ходе и периодически спускались туда вопреки протестам родителей и милиции. Два наших друга, дойдя до злополучного места, огляделись и с энтузиазмом принялись спускаться по склону вниз. Кое-где росла трава. Растительность от нечистот имела бледный вид, словно болея от ядовитой почвы. Внизу, метрах в трёх от уровня дороги, виднелась полянка, а чуть дальше – чахленькие кустишки с едва показавшимися свежими листиками. Между ними и склоном темнело отверстие, поросшее сверху старой прошлогодней осокой. На холодном ветру пожелтевшие листья негостеприимно помахивали путникам, как бы намекая: «Проходите мимо, вам тут делать нечего». Мальчишки осторожно спустились вниз, обходя самые грязные места на цыпочках и подкрались к заветному входу в подземелье. Борис, отодвинув ветки, заглянул в темноту.
