Полярная ночь, ты похожа на женщину, пленительно прекрасную женщину с благородными чертами античной статуи, но и с ее мрачной холодностью… Непорочная, прекрасная, как мрамор, гордо паришь ты над замерзшим морем; сверкающее серебром покрывало, сотканное из лучей северного сияния, развевается по темному небосводу. И все же порой чудится скорбная складка у твоих уст и бесконечная печаль в глубине твоих темных глаз…
Ф. Нансен. «Фрам» в Полярном море
Зиновий Михайлович Каневский – человек удивительной судьбы. Способный пианист, он всерьез думал об учебе в знаменитом Гнесинском училище. «Музыку я любил, играть на фортепиано обожал, и у меня это получалось»[1]. Он продолжал брать уроки музыки, уже поступив в 1950 г. на географический факультет Московского государственного университета. На факультете в то время читали лекции корифеи отечественной географии: Н. Н. Баранский, И. А. Витвер, И. С. Щукин… А океанолог, профессор Николай Николаевич Зубов, «мичман при Цусиме, колчаковец при Колчаке», настолько заинтересовал студентов своими лекциями, что большая их часть сразу возмечтала стать океанологами. Как писал Каневский, «я не был исключением, мешала самая малость: я позорно укачиваюсь даже на речном трамвайчике». В результате Зиновий был зачислен на кафедру географии северных и полярных стран, впоследствии переименованную в кафедру криолитологии и гляциологии.
Первая заполярная учебная практика – запомнившаяся навсегда поездка в Хибины. Производственные практики после третьего и четвертого курсов молодой человек провел уже в настоящих арктических экспедициях, организованных Институтом мерзлотоведения, где директором был академик Обручев, крупнейший знаток геологии Сибири, автор романов «Земля Санникова» и «Плутония». Тяжелейший пеший маршрут через всю Чукотку – семьсот километров. «Все четыре геофаковских года я грезил об этих краях. Словно завороженный, повторял на занятиях по физической географии Арктики десятки наименований. Тут были озеро Эльгыгытгын, остров Аракамчечен, поселок Эгвекинот, горные массивы Ыськатень, Ыннымней, Тэнтаный, Итэньюрген и, первейшая из первых, река Амгуэма, перерезающая с юга на север почти всю Чукотку».
По окончании МГУ в 1955 г. гляциолог Зиновий Каневский вместе с женой Натальей, тоже выпускницей географического факультета, был направлен на работу на полярную станцию «Русская Гавань», расположенную на севере архипелага Новая Земля. Каневский получил экзотическую должность инженера-географа высшей квалификации; его жена, хоть и с таким же дипломом геофака, – должность метеоролога-наблюдателя (второй инженерной ставки на полярной станции не было).
30 июня ледокольный пароход «Георгий Седов» вошел в залив на Северном острове Новой Земли. В жизни Каневских начиналась новая эпоха – Дальняя Зимовка, которая продлилась почти четыре года. Полярная станция «Русская Гавань»: «Мы очутились в мире, не похожем ни на какой другой. Два-три деревянных дома на каменистом, заснеженном одиннадцать месяцев в году берегу, безлюдье, раскинувшееся на многие сотни труднопреодолимых километров, сияющее в полуночные летние часы солнце, одни и те же лица вокруг, одна и та же работа, сотканная из бесконечной серии раз и навсегда заведенных гидрометеонаблюдений, обилие разнообразных житейских забот».
По требованиям техники безопасности одиночные маршруты запрещены, но на станции всего четырнадцать человек, у всех свои четко прописанные обязанности, и Каневскому приходилось совершать вылазки полутайком, каждый раз уходя все дальше и дальше от станции – сперва на три, пять, восемь километров; затем начались дальние походы на ледник Шокальского, один из самых больших на архипелаге, площадью 512 квадратных километров.
В конце июня 1956 г. Каневский оборудовал на леднике Шокальского маленькую станцию для гляциологических и метеорологических наблюдений и прожил там в одиночестве до начала сентября. Через год на леднике были созданы постоянные станции – «Барьер Сомнений» и «Ледораздел», на которых вахтовым методом постоянно дежурили наблюдатели, в том числе и Каневский с женой в течение последующих двух лет.
После возвращения с «Ледораздела», в марте 1959 г., Каневский по поручению начальника «Русской Гавани» отправился вместе с гидрологом Анатолием Афанасьевым на морской лед в трех километрах от станции, чтобы провести там 26-часовую серию наблюдений. В конце работы, когда оборудование уже было собрано и наступило время отправляться в обратный путь, на них обрушилась бора.
«Бора налилась какой-то совершенно дьявольской силой. Мне попадались ее описания, сделанные бывалыми зимовщиками-новоземельцами, где приводились леденящие душу сведения о ветре свыше сорока метров в секунду… Во время подобной неистовой боры рушатся береговые строения, слетают с крыш печные трубы, выдавливаются окна, а летом, бывает, ураган полностью “высасывает” воду из озерков вместе с их рыбной и прочей фауной!»
В «Русской Гавани» бора случалась часто, в любое время года и суток, и длилась два-три, а иногда и десять-одиннадцать дней. Скорость ветра во время боры может достигать тридцати-сорока метров в секунду, а то и более, то есть это уже ураган, сбивающий человека с ног. Особенно опасна бора на припайном, еще не окрепшем льду, который она отрывает от берега и уносит в море. Именно на таком льду проводили наблюдения Каневский и Афанасьев: открытая вода Баренцева моря была всего в восьмистах метрах от них, а до берега был километр пути, и пройти – не пройти, а проползти! – его надо было против ураганного ветра.
Из тысячи метров, отделявших Каневского от берега, он ценой неимоверных усилий, впадая в забытье, преодолел семьсот. Эти семьсот метров он полз целых двадцать часов. Бора внезапно затихла, его увидели и перенесли в дом полярники. Вскоре нашли и Анатолия Афанасьева – уже мертвого. Бора сменилась густым туманом, и самолет с Диксона ждали пять дней. Двое суток Каневский пролежал в больнице Диксона, и был он настолько плох, что врачи не решились его трогать. После Диксона Каневского доставили спецрейсом в Архангельск, а оттуда – в Москву.
В апреле 1959 г. Зиновию Михайловичу ампутировали обе руки ниже локтей, а в мае – пальцы на ногах. И стало окончательно ясно, что «те двадцать часов, что он полз по морскому льду на Новой Земле, в лютый мороз навстречу ураганному ветру, вместили крушение жизни, крушение всех надежд. Опаленный страшной бедой, без обеих рук и пальцев ног, он вышел из боли и страданий в тишину и опустошение»