Сырой прозрачный воздух. Тихо. Небо затянуто бледными облаками. Время от времени слышны звуки пролетающей в небе стаи.
Кругом вода. Из воды торчат голые деревья и ветки кустарника. В левой части сцены – небольшой островок голой земли, на котором скучились пень, куст и два сросшихся ветвистых дерева; на ветвях их висят какие-то лоскуты и тряпки, несколько досок пристроены меж ветвями как полочки.
Под деревьями небольшой очаг из камешков, с двумя колышками по бокам.
Слышится хлюпанье шагов. Высоко поднимая ноги, по воде идет небольшой поджарый заяц с дырявой шалью на плечах.
В лапе его – помятый чайник.
Это Потоскай. Он берет палку, на палку вешает меж колышков чайник и начинает возиться с очагом.
Долгая сцена.
Вот появляется другой заяц: маленький, немного пухленький, но крепкий. Несет в вытянутых лапах кучку тоненьких веточек.
Потоскай, не оборачиваясь:
– Ну что, Бессон, принес?
Бессон, стоя в воде, улыбается и кивает головой.
Потоскай:
– Бессон! Принес? Давай хворост, топить уже нечем.
Поднимается, поворачивается к Бессону, берет веточки по горсти в обе лапы.
Рассматривает. Укоризненно качая головой:
– Из воды вылавливал. Вон, мокрые все. Только две сухие, и те обожрал по дороге. Просил же, нарви сухих!
Бессон, обиженно:
– Нарви, нарви. Почечки же!
Потоскай:
– Почечки. – Выбирает пару веточек и кладет в очаг. Остальные – рядом с очагом на землю. Замахивается:
– Иди снова. И никаких почечек!
Бессон сгорбленно удаляется. Потоскай снова садится к очагу. Потирает бок.
Медленно, даже не поднимая ног и бороздя ими воду, входит грузный заяц с застывшим взглядом и с мешками под глазами. Он медленно всходит на бугорок, останавливается с мечтательным видом и спокойно, безучастно, распевая слова, произносит:
– Птицы летят.
– Ага. – тоже безучастно, но другим тоном бросает Потоскай, пытаясь трением добыть огонь. – Что, брат Поморгай, нагулялся? А я, видишь, огонь развожу. Трут сырой. Новый нужен. Мне опять по воде идти, – потирает поясницу, – Бессона разве пошлешь?!
У Поморгая на лице ничего не отражается. Все глядя в небо, он садится на подобие скамейки и кладет передние лапы на колени.
Долгая сцена.
Через некоторое время входит Бессон, неся в лапах охапку веток, останавливается на самом краю островка и широко улыбается:
– Что новенького, Поморгай?
Потоскай, снова потирая поясницу, встает:
– Принес? Давай скорее. Я опять поясницу застудил.
А Поморгай так же безучастно и спокойно, как в первый раз, произносит:
– Птицы летят.
Бессон широко открывает глаза и рот, весь подается вперед, лапы его сами собой опускаются, и все ветки летят: частью в воду, уносимые течением, частью – рассыпаются по земле.
Потоскай срывается с места, бегает по краю островка, то и дело задевая Поморгая, размахивает лапами и кричит:
– Ой, уплывают! Ой, намокают! Лови их, лови!
Бессон тоже суетится, – прыгает по воде.
Потоскай вылавливает все ветки, что не уплыли, и кладет снова возле очага. Все собранные с земли сухие веточки он сует прямо в очаг, под чайник.
Бессон вытаскивает из воды еще одну мокрую веточку и тоже кладет к очагу.
Потоскай и Бессон сидят перед очагом на корточках. Веточки начинают тихонько потрескивать. Стало немного темнее, и огонь отбрасывает на лица Бессона и Потоская слабые блики. Оба зайца молчат и греют над огнем лапы.
Поморгай все сидит на скамейке и смотрит в небо.
В тишине Бессон поднимается, некоторое время стоит в раздумье. Потом начинает ходить с одного конца островка на другой и постукивать себя лапкой по лбу.
Потом вдруг наклоняется и вытягивает из-за пня веревку.
