Театральная площадь была запружена машинами, причем в основном машины были очень дорогие – «мерседесы», «ягуары», парочка «бентли» и даже «майбах». Машины аккуратно выстраивались на парковке напротив театра, из них неторопливо выходили пассажиры – мужчины в отлично сшитых смокингах, твердо ступающие по земле и окидывающие площадь уверенным взглядом, а также их спутницы – дамы в вечерних туалетах, увешанные драгоценностями.
Все это сборище явилось на премьеру «Женитьбы Фигаро» Моцарта. Мало того что исполнялась известная, красивая и популярная опера, так еще и в главной роли сама прима Анна Нетребко, весьма нечастая гостья в родном театре. Партию Фигаро исполняет заезжий итальянский певец, очень известный. Дирижирует сам маэстро Гергиев.
Было от чего прийти в ажиотаж любителям оперы. Впрочем, если честно, среди бомонда, буквально запрудившего Театральную площадь, настоящих ценителей было не много. Премьера, Нетребко – это престижно. Тонкий ручеек настоящих театралов робко вливался в боковую дверь театра, чтобы тотчас затеряться на галерке и верхних ярусах (деньги за билеты на премьеру драли немереные, в партер не попасть, все ложи были раскуплены заранее).
Серебристый «ягуар» аккуратно припарковался в ряду других машин, из него выскочил расторопный водитель в форме – френч, застегнутый на множество блестящих пуговиц и фуражка с лакированным верхом. Водитель торопливо открыл дверцу и помог выбраться даме в длинном серебристо-сером платье (под цвет «ягуара»). Платье было сильно открыто, почти без спины, так что, несмотря на лето, дама накинула на плечи шиншилловый палантин.
Многие дамы были в мехах – в августе в нашем городе прохладно, особенно к вечеру.
Рядом припарковался черный «мерседес», и его хозяин, бизнесмен средних лет, невольно сравнил даму со своей женой, сидевшей рядом. Что и говорить, дама была хороша, и вовсе не потому, что в чужой тарелке суп всегда жирнее. Высоко забранные каштановые волосы, темные живые глаза, длинная шея, покатые плечи… Вылезая из машины, дама на миг показала стройную ножку в темно-серой итальянской лодочке. Вид был чрезвычайно приятный.
К даме подошел ее спутник – мужчина лет сорока в отлично сшитом костюме от Бриони с приятной, но совершенно незапоминающейся наружностью. Мужчина предупредительно подал своей даме руку, и они неторопливо пошли к дверям театра. Сзади вышколенный шофер нес большую корзину с белыми лилиями, которые одуряюще пахли, перебивая запахи духов.
– Ну что ты мешкаешь? – раздраженно окликнула жена хозяина «мерседеса».
«Надо менять», – подумал он, слушая ее неприятный, визгливый голос.
– Боже мой! – счастливо вздохнула дама в шиншилле. – Неужели я – на премьере? Какой подарок ты мне сделал, дорогой!
– Без фанатизма, – ответил он невпопад.
Дама, однако, все поняла верно и улыбнулась.
В помещении театра мужчина ненадолго оставил свою даму и подошел к окошечку администратора.
– Мы в ложу Сидоровского, – сказал он, – вам звонили…
Среди богатой публики давно уже стало модно бронировать постоянную ложу на сезон, как это делали раньше, начиная с восемнадцатого века, просвещенные петербуржцы. Про Антона Павловича Сидоровского в театре знали, что он сам не ходит на спектакли вообще, а ложу бронирует исключительно для престижа. Его жена иногда посещает особо значимые премьеры, но сейчас, надо думать, она на курорте. Утром действительно был звонок от секретаря Сидоровского, так что администратор выдал симпатичному мужчине с приятной, но незапоминающейся наружностью входные билеты.
Дама в шиншилле озабоченно оглядела себя в зеркале. Собственно, забота ее относилась не столько к внешности, сколько к сумочке. С внешностью, как уже говорилось, у дамы было все в порядке. Небольшая серая сумочка же вела себя очень странно. Она шевелилась и перекатывалась, внутри что-то скреблось и вибрировало. Дама прижала сумочку локтем, приоткрыла застежку и сказала что-то внутрь сумочки, тихо и ласково.
Очевидно, там услышали, потому что сумочка затихла.
Мужчина предъявил билеты, но тут возникла заминка с корзиной – водителя не хотели пускать без билета.
– Ладно уж, сам донесу, – слегка поморщился мужчина и перехватил корзину сильной рукой, – сам и вручу…
В нижнем коридоре, где находятся ложи бенуара, прохаживался капельдинер – чисто выбритый немолодой мужчина с пышной седой шевелюрой. Он был одет в несколько потертый черный смокинг с бабочкой и белые перчатки. Он слегка замешкался, отпирая нужную ложу, и вдруг заметил, что из серой дамской сумочки выглянула крошечная пушистая мордочка с яркими выразительными глазами. Песик породы чихуахуа завертел головой, ему было все интересно: прежде ему не доводилось бывать в оперном театре.
– Что это? – От удивления капельдинер пустил голосом петуха.
– Не что, а кто, – нежно сказала дама. – Это Пу И.
– Пу И нельзя, – строго сказал капельдинер, – уж не знаю, кто он у вас, но нельзя. Ни с котами, ни с собаками, ни с крысами, ни с черепахами нельзя!
– И что же нам делать? – мирно поинтересовался мужчина, сунув руку в карман за бумажником.
– Вы должны сдать его в камеру хранения! – твердо ответил капельдинер.
– Что-о?! – вскричала дама. – Я не ослышалась? Вы предлагаете сдать мое самое близкое существо, этого ангела, в камеру хранения, как будто он старый чемодан или зонтик?
На них стали оглядываться проходившие зрители.
– Уважаемый… – спутник дамы протянул капельдинеру приятно шуршащую купюру, – думаю, мы решим этот вопрос к общему удовлетворению…
– Нет, не решим! – Несговорчивый капельдинер отстранился. – А если он залает во время арии? А если он упадет в партер? Или побежит по залу в самый неподходящий момент?
– Да зачем ему бегать? – пылко вступила дама. – Мой Пу И – такой меломан! Он обожает Моцарта!
– Нельзя! – твердо стоял на своем капельдинер.
Мужчина начал проявлять признаки нетерпения, и в это время в коридоре появился другой капельдинер, постарше и повальяжнее. Этот тоже имел красивую седую шевелюру, а кроме нее еще лихо закрученные усы.
– В чем дело? – строго спросил он, обращаясь к своему коллеге, так что стало ясно, кто тут главный.
Его товарищ молча ткнул пальцем в досадное недоразумение, которое считалось собакой и никоим образом не могло присутствовать на премьере (это он так думал). Что думала по этому поводу хозяйка песика, уже известно. Сам же песик выразил свое отношение к противному капельдинеру тем, что попытался под шумок цапнуть его за указательный палец. Однако капельдинер был в перчатках, и особого вреда крошечные зубки пальцу не нанесли.
Старший переглянулся с мужчиной и понял его верно.
– Это не собака, – сказал он, – это всего лишь аксессуар. Думаю, этот вопрос мы можем решить положительно, к всеобщему удовлетворению. – Он спрятал в карман уже две приятно шуршащие купюры. – Только вы должны дать слово, что ваш – гм! – аксессуар будет вести себя прилично…
