Столб дыма был виден километров за десять.
Первым забеспокоился Тимур. Он привстал на цыпочки, уставился в ту сторону. Потом оглянулся на меня, но ничего не сказал. Потом подвинул оба сектора газа до упора, и два «Меркурия» за кормой злобно взвыли.
Меня откинуло на спинку кресла, и от неожиданности я выронил только что открытую бутылку пива «Грольш».
– Эй, капитан, – возмутился я, – ты что, спятил?
– Дым видишь? – ответил Тимур не поворачиваясь.
– Ну, вижу. И что?
– Как ты думаешь, что это так здорово горит?
Я пожал плечами и достал из-под кресла другую бутылку.
– Не знаю. Наверное, тайга.
– Да нет, Майкл Боткин, не тайга…
То, что Тимур назвал меня полным именем, было дурным знаком.
Я раздумал открывать пиво и, убрав бутылку на место, встал рядом с Тимуром, крепко взявшись за поручень.
– Тайга, она по-другому горит, – задумчиво сказал Тимур и, резко крутанув штурвал, обогнул подло торчавший прямо по курсу топляк, – а тут дым идет узким столбом и поднимается быстро. Значит, горит что-то более горючее, чем простые сырые деревья.
У меня в груди екнуло.
Насколько мне было известно, в той стороне, кроме нашей фазенды, ничего особо горючего не было.
– Ты что имеешь в виду? – осторожно поинтересовался я, боясь услышать ответ.
Тимур покосился на меня и ответил:
– То же, что и ты.
Я промолчал и тоже уставился вперед.
Мы мчались по темной гладкой поверхности вечернего Чулыма со скоростью никак не меньше ста десяти километров в час. «Меркурии» слаженно зудели за кормой, и «Аврора» летела, как по ниточке.
Высокий столб дыма, освещаемый заходящим солнцем, был неимоверно красив, в нем уже стали видны вертящиеся огненные комочки, взлетавшие ввысь со скоростью салюта, и при других обстоятельствах я с удовольствием поглазел бы на пожар. При том условии, естественно, чтобы не было жертв.
Однако то, что я видел, нравилось мне все меньше и меньше, тем более что мы стремительно приближались к месту событий и надежды на то, что горит что-нибудь другое, а не наш дом, таяли пропорционально скорости движения.
Вот уже пошли знакомые повороты, и до стремительно летящей в небо струи огня и дыма осталось не более трех километров.
И вдруг из того же места, где горело – я до последнего не хотел признаться себе, что горит наша усадьба, – поднялся ярко светящийся огненный шар, который тотчас превратился в огненно-черный гриб.
Гриб начал увеличиваться, но до размеров ядерного взрыва все-таки не дорос, и его медленно понесло в сторону. А с места пожара повалила черная копоть, подсвеченная снизу мрачным красным заревом.
– Солярка, – вздохнул Тимур.
– Ага… – согласился я, – двадцать пять тонн.
– Ну, наверное, поменьше, тонн двадцать осталось…
– Какая разница? – я поморщился. – А вот насчет Афанасия, что с ним?…
– Да, – коротко ответил Тимур.
Наконец мы вылетели из-за последнего поворота, скрывавшего горящую фазенду, и нашим глазам открылось потрясающее зрелище.
Вся поляна, на которой еще неделю назад стоял двухэтажный бревенчатый дом площадью триста метров, была охвачена огнем. Ни моего – МОЕГО – дома, ни сарая, в котором обитал Афанасий, ни высокого забора, составленного из заостренных бревен, – ничего этого не было и в помине. Мы слегка опоздали, и теперь могли только наблюдать горящую землю, над которой поднимались грязные языки солярочного пламени, дрожащее жаркое марево и клубы черного дыма.
Тимур остановил «Аврору» метрах в ста от берега и, удерживая ее против течения малыми оборотами двигателей, сказал:
– Ну вот. Это называется – дотла.
– Да… – ответил я.
Больше сказать было нечего.
Вот только Афанасий…
– Афанасия нет, – помолчав, сказал Тимур, – его или вообще теперь нет, или он на охоте.
– Лучше уж на охоте, – торопливо ответил я.
– Да, конечно…
– Будем надеяться.
Я посмотрел на дымящиеся ветви деревьев, окружающих просторную поляну, на которой происходила огненная вакханалия, и сказал:
– Как бы тайга не загорелась!
Тимур внимательно осмотрел берег, потом окинул взглядом горизонт и, удовлетворенно кивнув, ответил:
– Не загорится. Примерно через час начнется дождь.
Я тоже посмотрел на небо и увидел, что с востока приближается темный грозовой фронт.
– Ты знаешь… – я замялся, – мне что-то не хочется сходить здесь на берег.
– Мне тоже, – откликнулся Тимур.
– У нас там вроде что-то есть с собой?
– Ты что имеешь в виду?
– Ну, там… Бутылка водки вроде была и закусь какая-то…
– Ну да, есть.
– Поехали на противоположный берег. Посидим там, выпьем, так сказать, за окончание благополучной эры отшельничества. Я чувствую, что начинается новая жизнь. Какая – еще не известно, но новая. А старая кончилась – сам видишь.
Тимур молча кивнул и, повернув штурвал, направил «Аврору» к противоположному берегу, до которого было около километра. Через несколько минут катер мягко ткнулся носом в песчаную отмель, и я, стараясь не оглядываться, соскочил на берег.
* * *
Дождь так и не начался. С неба упало несколько редких капель, потом подул прохладный ветерок, а через полчаса выяснилось, что появление на небе плотного темного одеяла обернулось ничем. Оно проплыло над нами и удалилось в неизвестном направлении. То есть, конечно, в известном – на запад.
Догонять солнце.
Мы развели костер, и Тимур разложил на плащ-палатке колбасу, сыр и хлеб – убогое угощение на поминках по безвременно сгоревшему дому.
В центре стояла литровая бутылка «Финляндии», но при таких обстоятельствах я, честно говоря, предпочел бы дорогому понтовому пойлу обыкновенную «Московскую» с зеленой этикеткой.
Однако – не смотри коню в зубы. У него из рта плохо пахнет.
Разлив водку по кружкам, Тимур взял свою и посмотрел на меня.
Я кивнул, взял свой поминальный кубок и, взглянув на Тимура, сказал:
– Ты знаешь… Если Афанасий жив, то и хрен с ним, с этим домом. Давай сейчас не будем говорить об Афанасии. А насчет дома… Хороший был дом. И мы хорошо в нем жили. Да будет ему…
Тимур выжидательно посмотрел на меня и усмехнулся.
– Давай, давай, я слушаю, – подбодрил он меня, – что ему там будет?
– Э-э-э… – я посмотрел на другой берег.
Пожар уже погас, и только над горловиной глубоко упрятанной в землю тридцатитонной цистерны спокойно горел коптящий солярочный факел.
– А вот ему и вечный огонь.
– Кому? – спросил Тимур.
– Дому, кому же еще, – я залпом выпил водку, – не Афанасию, ясен пень.
Тимур кивнул и тоже опустошил свою кружку.
Занюхав водку куском колбасы, он передернул плечами и спросил:
– Так чем там дому нашему что-то будет?
– А представь себе, что у домов тоже есть загробный мир.
– Эк тебя потащило! – одобрительно усмехнулся Тимур. – Ну-ка, ну-ка!
– Ага. И некоторые попадают в рай, скажем – школы, больницы, музеи всякие…
– А другие, значит, в ад. Тюрьмы, притоны, казармы. Так?
